- Хотят, - не стал спорить Одинцов.
- Но…
- Не закроют. Их Императорское величество видят, насколько
полезен такой вот отдел. Вы остановили семерых.
Восьмерых, если считать Лютика. Но считать не выйдет, потому что
Лютика как бы не было. Никогда. И женщин пропавших. И всего
остального. Был мелкий локальный конфликт с незаконной добычей
альбита. А все остальное – государственная тайна.
Ибо если не тайна, то слишком многое придется объяснять.
Пухлый человечек в шерстяном костюме, шитом на заказ, продолжал
говорить. О которой рассказывает? О третьей? Или четвертой? Или о
той, о которой мы не знаем? Хотя вряд ли. Этот тела прятать не
удосуживался, оставлял прямо там, где и убивал.
- Извини, я помню, что обещал людей. И желающих попасть в ваш
отдел хватает.
- Так в чем дело?
- В том, что почти половина – чьи-то ставленники, которые
попытаются перехватить власть. И вреда от них будет больше, чем
пользы.
- А вторая?
- Еще часть хотят карьеру сделать, а значит, легко пойдут под
чью-либо руку, если уже не пошли… да и карьера – это продвижение.
Если умны, будут двигать вас. Если не особо – тоже. Есть те, кто
ищет надбавок, званий, известности. Есть… много кого есть.
Подходящих нет.
- Или кто-то слишком переборчив, - ворчу для порядка.
- А сама-то? – Одинцов открыл дверь и отступил, пропуская меня.
– Со сколькими ты работала? И многих позвала?
Я вздохнула, потому что прав он.
Желающих хватало.
И тех, кто полагал, что мы тут, в особом отделе, дурью маемся.
Работу себе придумываем, тем самым мешая остальным делать то, что
они всегда делали. Были те, кто пытался притвориться друзьями.
Лез настойчиво с этой выдуманной дружбой.
Настырно.
Те, кто глядел искоса и огрызался.
Те, кто шептался за спиной, обсуждая… да чего только не
обсуждая, благо, поводов хватало. Бывший муж и нынешний любовник,
который, может, любовником не был, но кто ж тому поверит-то? И я,
вся такая… роковая некрасавица.
На хрен.
Вот и вышло, что здание нам выделили приличное, да так и
осталось оно пустым. Ну, почти. Марьяна Степановна, вдова почтенных
лет и строгого воспитания, взялась следить за документами и
порядком, да пара человек подвизались на жандармских должностях. С
ними я так и не нашла общего языка.
Меня они опасались.
Бекшеева жалели и, кажется, презирали за слабость и тросточку,
которую он в Петербурге вовсе не оставлял. Девочки боялись, как
огня, а Софьи, когда изволила она нанести визит, и того больше.
Кто-то пустил слух, что она смерть то ли предсказывает, то ли
приваживает.