«Спасем доцента Баталова!»
Дальше тоже шел призыв, написанный от руки. «Студенческий
комитет Университета объявляет кампанию по сбору средств на лечение
доцента Баталова. Евгений Александрович проработал в нашем
университете шесть лет...» В трех абзацах неведомый мне воззватель
описывал трагическую историю доцента, который не вовремя зашел в
кабинет к профессору Таллю, в тот самый момент, когда последний
пересчитывал крупную сумму, что ему выдали в университетской кассе
на научные исследования. Эти деньги заинтересовали отчисленного
студента Гришечкина, который сразу за Баталовым ворвался внутрь и
потребовал под угрозой пистолета отдать ему деньги.
Профессор в грубой форме отказался и оскорбленный, да еще
нетрезвый Гришечкин начал стрелять. Две пули попали в голову Таллю,
но так как стрелял из велодога, то выстрелы не оказались
смертельными. Обе пули не пробили череп профессора, но ранили его.
Доцент Баталов же, разбив собой стекло окна, выпрыгнул на улицу. С
третьего этажа медицинского факультета. Результатом чего стал
перелом позвоночника.
«... теперь Евгений Александрович не может ходить, а после
позорного увольнения из университета — перед ним и его семейством
разверзлась финансовая пропасть» — в студенте, что составлял
листовку, пропал большой литератор. Я вопросительно посмотрел на
Кузьму:
— Что за семейство? — ткнул пальцем в строки в конце
воззвания.
— Это стало быть нынче только я, — хмыкнул лысый, потом
погрустнел. — Студентики то про вашу размолвку с Ольгой не
знают.
— Размолвка?
Кузьма покряхтел, подергал себя за бакенбарды:
— Это я про разрыв вашей, стало быть, помолвки.
— Вот язык твой поганый! — в комнату внезапно вошла Марья
Как-ее-там. Женщина набросилась на Кузьму и начала его чихвостить в
хвост и гриву за то, что лысый смеет портить мое настроение,
изводить меня плохими воспоминаниями. Из этой ставшей взаимной
ругани я уяснил для себя еще несколько моментов. Боевая дама —
домовладелица, у которой Баталов снимает три комнаты вот уже пять
лет. Кузьма — мой слуга, которого я привез с собой из имения уже
десять годков тому назад. Некая Ольга — недостойна моего мизинца и
гореть ей в аду. Раз есть имение, значит я дворянин?
Внезапно, всю эту ругань прервало громкий перезвон церковных
колоколов. Который больше напоминал набат.