— Куда ты его несешь?
— К кострищу. Сожгу эту паскуду!
С помощью энергии, которую вытянул из
«дяди Вени», я поджег бревно, на котором сидел старик
Воздвиженский, и бросил мумию в пламя. Огонь затрещал, и в небо
повалил черный дым.
Олеся не хотела пугать родителей,
поэтому попросилась ко мне домой, чтобы успокоиться и привести себя
в надлежащий вид.
— А синяки ты куда спрячешь? Завтра
они еще сильнее будут видны.
— Я им все объясню. Но позже. Сейчас
мне нужно успокоиться.
Я согласился и мы, взявшись за руки,
зашагали по тропинке к дому. Мы шли молча, обдумывая произошедшее.
Я украдкой поглядывал на нее и с удивлением отметил, что она милая
и в обычной жизни я бы не прошел мимо, а обязательно познакомился
и, вполне вероятно, начал ухаживать. Но сейчас было точно не до
этого. Мне надо было спасти семью, найти виноватых в изменении
реальности и вернуть все на прежние места.
Увидев Олесю, мама забеспокоилась и
принялась выспрашивать и хлопотать. Царапина на моей шее оказалась
глубокой, поэтому кровь успела пропитать рубашку, отчего мама еще
сильнее занервничала. Затем причитая и скорбно покачивая головой,
быстро обработала рану и заклеила ее пластырем.
Мы плотно пообедали, и я вышел на
крыльцо и опустился в кресло-качалку. Мне надо было остаться
наедине и хорошенько обдумать новый план. Я вытащил из кармана
амулет и приложил к груди. Зажегся всего один камень, но горел ярко
и беспрерывно. Этого было мало, очень мало. Как же мне наполнить
источник? Может, кто-нибудь добровольно поделится? Точно!
Я вскочил и бросился в дом. Через
десять минут Миха и Олеся вышли из калитки и зашагали в разные
стороны: Олеся – домой, а Миха к Воздвиженским. Я не мог найти себе
места и беспрерывно слонялся по столовой, бросая нетерпеливый
взгляд в окно.
— Да, сядь ты уже! — прикрикнул дядя.
— Придут, никуда не денутся.
Он лежал на диване и строго смотрел
на меня из-под седых кустистых бровей. Шумно выдохнув, я взял стул
и сел у окна. Тем временем, мама и повариха носили из кухни тарелки
и блюда с едой.
— В последние годы мы уже почти не
ругаемся, — дядя с кряхтеньем сел и опустил ноги на пол. — Если они
тебе не поверят, значит полные идиоты.
— Вообще-то, вы мне тоже не верите, —
горько усмехнулся я.
— Я верю! — твердо сказал он. — Скажу
честно, сначала думал, что ты перепил, когда бычков на базар возил.
Но теперь и сам вижу, что ты снова такой же, каким был, когда нас
сюда поселили. Будто и не было этих тридцати лет.