Пятки болят, кроме прачки мне скоро понадобится башмачник.
* * *
Денек сегодня выдался суетный. Не знаю, как записать, ничего не
пропустив. Сижу сейчас мокрый, продрогший, камина в моих комнатах
нет, сушиться негде. Собаку надо бы помыть, но собака устала и
мертвецки спит. Сам я заснуть не могу.
Утро начато с того, что я, не к трапезе сказано, приглядывался к
отхожему месту в доме. Занятие не для некроманта, но вчерашние
беррийские газеты и записи Душечки не шли из головы. Обрывков тех
самых газет не нашел, что слегка меня успокоило. Значит, безумная
пресса имеет по городу не слишком широкое хождение.
С раннего утра меня прямо подмывало пойти в книжную лавку и
спросить, нет ли газет еще. И они там, конечно же, были. Причем,
свежие. Ночной привоз, с гордостью объявил хозяин. Жаль, я не могу
ничего понять в датировках. Вчерашняя дата "шиповник фрюктидора" ни
о чем мне не говорит. Сегодняшний "лесной орех" понятен еще меньше.
Хозяин уже прознал, что я "тот самый колдун", потому я пристально
поглядел на него и еще раз поинтересовался: кто привозит эти пачки
с завидной регулярностью?
-- Контрабандисты, -- с некоторой заминкой сознался он, зная,
что колдуну не следует врать.
-- Для кого? Кто в городе говорит по-беррийски?
-- Контрабандисты, -- сказал хозяин, честно глядя мне в глаза.
-- Только говорить-то они говорят, а вот читать не умеют. Для кого
привозят -- очевидно же: для всех!
На том я его и оставил. Вернулся к завтраку, но не рискнул
по-бюргерски провести его за свежей газеткой, свернул листки
поплотнее, сунул за пазуху и дожидался момента, когда останусь
один. Как на грех, одного меня оставить не торопились. Душечка
суетился без причины, он потерял вчера кисет с запасом табака, но
надеялся найти. Майор смотрел на него, а, заодно, и на меня,
скорбно, словно мы оба слабоумные. Я допил кофе, раскланялся с
хозяйкой, и, прихрамывая, отправился в путешествие с
бельем.
На этот раз путь в Могильцы показался мне короче. Пластырь я
наклеил удачно, к Фальку по пути не заворачивал. Могильцы --
маленькая деревенька или хутор в четыре дома и три сарая, живут в
ней сплошь родственники, старшая семья и взрослые дети. Два дома
новых, два старых, рядом небольшое пастбище и дубовая роща, дальше
-- заповедный лес для княжеской охоты. Работают кто на себя, кто в
замке, молодые ребята состоят в егерях. Хозяйка дальнего крайнего
дома, приемная мать умершей ведьмы, обещавшая мне стирать, с утра
ушла в замок доить коров и еще не вернулась. Под соломенным навесом
во дворе, за столом, на котором я вчера привел в негодность свое
последнее перо, я расположился почитать, что пишут беррийцы, как
дела у них за горами.