А звали ее Мария-Аннетта, она упала с колокольни в прошлом
месяце тринадцатого числа. В этот день я попрощался с семьей,
поступая на службу в братство. Мою старшую дочь зовут Аннетта,
младшую Мария. Уйду ли я когда-нибудь от злостных совпадений? Нужно
побыстрее сворачивать это дело, майор прав. Я чувствую угрозу.
Фантом я опять не нашел. Он был здесь, но меня он, как все
понимают, не дожидается.
* * *
Начинаю новую тетрадь (прошлую исписал под корку) со шпионской
находки. Вечером мое старое перо из-за неумеренного употребления на
деревенском неровном столе пришло в негодность, я отправился к
Душечке, рассудив, что он писарь, и перья у него должны быть в
запасе. Душечку не застал (где-то бродит вместе с майором), однако
дверь в его, так сказать, покои, оказалась без запора. Я вошел,
открыл стоящую на виду походную конторку, взял перо и уткнулся
взглядом в клочок бумаги, на котором дурак наш Душечка то ли
отрабатывал почерк, то ли проверял, насколько хорошо очинил
перья. В переписанных им семи днях недели он сделал восемь ошибок,
но примечательно не это. Даже не то, что я сейчас оправдываюсь
перед тетрадью за ненамеренный обыск. Дни недели Душечка записывал
по-беррийски.
Я аккуратно вложил взятое перо обратно в футляр, закрыл
конторку, стараясь, чтоб не скрипнула, и, пятясь, удалился. Перо,
которым сейчас пишу, выпросил у вдовы, дрянное и куриное, царапаю
им, словно когтем; неудобно, я не привык к куриным мелким перьям,
но записи свои из-за этого не брошу. На сегодня, пожалуй, всё,
спать, завтра снова пойду в Могильцы, уже отнял у своего злобного
сундука белье. Если за окнами не полностью стемнело, сундук
нервничает, когда его открывают. Едва заметно дрожит и еле
слышно рычит (слышу не только я, Тоби приподнимает уши и щетинит
шерсть от этих волн недоброжелательства). Что за душа в него
вселилась? Полнолуние через четыре дня, не стал бы обкусывать мне
руки даже ночью. Признаю: наложить заклятье проще, чем просчитать
последствия колдовства. Как снять заклятие темноты, мне неизвестно.
Хорошо, что трость пока ведет себя послушно и смирно.
В оркестре мой годовой доход со всеми выплатами составлял
четыреста далеров, в братстве мне обещали тысячу и выдали двести
авансом, в счет будущих заслуг. Несмотря на это, местные цены у
прачек я считаю завышенными. Мне не следует, подержав в руках
первые крупные деньги, уже считать себя богатым и
обеспеченным человеком. Экономия мне нужна ради детей, чтобы
устроить им лучшую жизнь. Братство, впрочем, нужно мне для того же,
и это печально. Я продался. Неизвестно в какое рабство. Не
оправдываю себя, но плохо когда дома либо холодно, либо есть
нечего, либо дети растут, а на новую обувь нет денег. Лучше уж
страдать мне, чем им.