Пэйт старался не думать о том, что
его мать покоится в таком поганом месте. Про себя старый балаганщик
называл тот погост просто глухоманью. Ибо «погост при Горелом Уде»
вообще никуда не годилось.
Невестка умерла родами недалеко от
холмов Алата. Там её и похоронили вместе
с младенчиком. Жена лежала в истоке
Ллурды. Зять – в одном из лесов
Килха… Если бы Пэйт вдруг задался целью объехать
все могилы и навестить каждого из своих дорогих покойников, у него
ушло бы на это несколько лет. Потому как братьев, сестёр, детей и
племянников схоронил он без счету. Впрочем, и его скоро ждал холмик
у дороги: как-никак шестьдесят лет уже трясся старик в кибитке и в
зной, и в холод.
Балаган за эти годы опустел. Осталась
сестра – кособокая Эгда, что была младше
Пэйта на пять годов, две внучки-близняшки –
Алесса и Хлоя,
да Эгдин последний сынок – Гельт. Девчонкам-кобылицам сравнялось
пятнадцать, Гельту – тринадцать.
Ещё кочевали с ними три собаки. На
одну больше, чем было повозок. Третью-то кибитку, как сын помер,
продали вместе с лошадью. Неплохо тогда выручили. А пса разве
продашь? Так и остался с ними.
Собаки были здоровые – той самой
вельдской породы, которая искони бегала за телегами и караулила
добро, детей и коней. Серые, лохматые, брылястые. Эгда с
близняшками вычёсывали с них шерсть. Весной и осенью – каждый день
по охапке. Потом пряли и вязали носки, чулки, тёплые накидки. Все
это хорошо раскупалось на ярмарках. Шерсть вельдских сторожевых
псов ценили за мягкость и тепло. Ну и сносу ей не было, что верно,
то верно. Вот только в Дальянии этот товар расходился плохо –
страна уж больно тёплая. Но и здесь нет-нет, а покупали.
Так вот и ездил себе Пэйт от города к
городу, от поселения к поселению. Он, две лошади, две кибитки, три
псины, две девки-трещотки, баба кособокая и мальчишка тощий. Но в
Фетги случилось с ними то, чего уж много лет не водилось. Старый
Пэйт взял попутчика.
* * *
Очередной день пути выдался солнечным
и немилосердно безветренным, да ещё гнус рано вывелся, одолевал и
людей, и животных. Лошадки остервенело били хвостами, а псы,
трусившие в тени кибиток, то и дело трясли башками. Мошка и слепни
роились так густо, что воздух казался серым.
Пэйт клял гнуса, погоду, Эгду,
которой загорелось расхвораться спиной, близняшек, в очередной раз
затеявших перепалку. Досталось даже молчаливому Гельту, что забыл
на последней стоянке топор. И хоть вельды считали возвращение самой
дурной приметой, но пришлось парню бежать назад. А дед теперь вёл
повозку и, ругаясь сквозь зубы, ждал неприятностей.