Один, без близняшек, я не хотел туда возвращаться. Да и средств
на полное восстановление дома у меня не было.
Жизнь в отеле имела свои неоспоримые преимущества. Никто меня не
беспокоил, даже по пустякам, никто не лез в мою жизнь с сочувствием
и советами, а главное — старые друзья и враги потеряли
меня из виду, и я оказался предоставлен сам себе. Что мне и
требовалось...
Зарабатывал же я нынче тем, что выбивал долги одних бандитов у
других. Смерти я не боялся, даже временами искал ее. Поэтому вскоре
слух обо мне разошелся по всему городу, и недостатка в заказах я не
испытывал, но брался за новые дела весьма неохотно, только когда
бумажник в очередной раз показывал дно.
Я выпил еще несколько стопок, ополовинив графин. Меня нисколько
не развезло после спиртного, напротив, движения мои все так же были
четкими и уверенными.
Побывав однажды в мире чужаков и вернувшись домой, я приобрел
помимо неприятностей несколько физиологических изменений, которые
стали заметны лишь некоторое время спустя. Например, я почти
перестал пьянеть. Я мог пить неделями, месяцами напролет, стараясь
забыться, и поначалу это получалось, но чем дольше, тем быстрее
организм справлялся с отравой, выводя все нежелательные продукты в
считаные минуты.
Я злился и пил еще больше, пьянел, но недостаточно быстро, и
стоило мне перестать пить, как через несколько минут я полностью
трезвел. Даже надраться как следует теперь стало невозможно!
Прошел год с той ночи, когда погибли Лиза и Петра. Целый год...
или же лишь год... с какой стороны посмотреть. Для меня этот год
был словно вечность. И чертов шнапс совершенно не помогал...
И ведь я даже не смог похоронить их. Когда я вернулся в тот
злосчастный дом, то не нашел никого: ни девочек, ни Марты, ни
убитых мной охранников. Кто-то побывал там раньше меня, и, пока я
расправлялся с подселенцем в соборе, этот некто подчистил дом,
успев вывезти все тела. И невозможность похоронить моих девочек
по-человечески и хотя бы иногда приходить на их могилы угнетала
меня больше всего прочего. Я много раз представлял себе, как их
тела сваливают в наспех вырытую яму — общую могилу где-то
глубоко в лесу, засыпают землей, закидывают сверху ветвями. Никто и
никогда не узнает, где находится то место. Я никогда этого не
узнаю.
Ублюдки! Будьте вы прокляты!..