– Лена, – тихонько окликаю я дежурную, – тише, Ильич не любит
шума. Мы сейчас уйдём все. Костя беги давай.
Костя молча разворачивается и испаряется.
– Сейчас, Наташ, – киваю я, будто всё нормально, ничего не
произошло и меня не выворачивает наизнанку от боли и пережитого за
неё. – Куртку только возьму и пойдём.
Говорю так, будто мы расстались пять минут назад, и я просто
забежал в комнату за курткой.
Я возвращаюсь в номер и бросаю взгляд на поднимающегося в
раскоряку Печёнкина, растерзанного и окровавленного.
– Ладно, товарищ генерал, пошёл я. Жалко, что так разговора и не
получилось. Плохой ты человек, неоткровенный. Надумаешь сознаться,
звони, посмотрим, что по тебе решить можно будет. Видишь, я даже и
в такой момент не отворачиваюсь от тебя. Только ты уж не зли меня
больше, сам понимаешь, нервишки истрёпанные, могу и сорваться.
Он хрипит в ответ, и я поворачиваюсь чтобы выйти и… замираю. В
дверях стоят Наташка и дежурная Лена. Обе бледные, с раскрытыми
ртами, будто приведение увидели.
Ну да, Печёнкин выглядит не лучшим образом, тут не поспоришь.
Вся рожа чёрная от крови, рубашка разодрана и в кровавых разводах,
да ещё и штаны до сих пор спущены. Я осматриваюсь. Правда, ощущение
такое, будто я нахожусь внутри одного из фильмов Тарантино. Обломки
стула, смятая, залитая кровью постель, даже штору как-то зацепить
умудрились.
Ну, ладно, стёкла не побили, телевизор в окно не выбросили, чего
бледнеть-то? Я сую в руку онемевшей Лены Петрук ещё соточку. Дорого
мне кураж обходится, с этими Печёнкиными и денег не напасёшься.
Мы молча идём по коридору, подходим к лифтам и ждём. Потом
заходим в тускло освещённую кабину, и я нажимаю кнопку последнего
этажа. Попадаю с первого раза. Встаю спиной к зеркалу, приваливаюсь
к нему. Мой совет Печёнкину распространяется и на меня самого,
смотреть не надо.
– Что это было? – тихо спрашивает Наташка. – Это ты его так?
– Ага, – киваю я.
– За что? – качает она головой и смотрит на меня так, будто
никогда не видела или, например, не догадывалась, какие страсти
кипят в моей душе.
– Он к себе победительницу затащил и пытался изнасиловать. А я
подумал, что это ты.
– Ты… Ты из-за меня?
– Ага…
Я смотрю спокойно, с едва заметной улыбочкой. Устал, если
честно, да и брюхо никак не отпускает. А вот в её глазах мелькает
какое-то беспокойство. Не страх, а беспокойство.