Еще не успел я закончить свой сказ,
как темные глаза воеводы прояснились, а тяжелый взгляд его,
устремленный на меня, просветлел. Кажется, Шеин уловил мою мысль…
Но немного погодя, невесело усмехнувшись, воевода не без издевки в
голосе осведомился:
- И что же нам, открыть ворота да
ждать, когда польские всадники ринутся в атаку? А после молиться,
чтобы они, ворвавшись в крепость, не поднимались на стены и не
оседлали воротной вежи?
Покачав головой, я ответил спокойно,
размеренно – понимая, что горячая убежденность в голосе скорее
оттолкнут Михаила Борисовича:
- Нет, я предлагаю вылазку.
Достаточно крупным отрядом, чтобы враг ничего не заподозрил – и
основательно всполошился. Если поверят, что крупный бой, бросят в
бой конницу – и она погонит уцелевших ратников к открытым воротам…
А добравшись до них – ворвется в крепость на плечах бегущих
охотников.
Глаза Шеина опасно сверкнули, желваки
на скулах заходили ходуном… Но воздержавшись от негодования и
уточняющих вопросов, он коротко бросил:
- Продолжай.
- Коннице, что ворвется в крепость,
только один ход – вперед. Но мы должны заранее подготовиться;
например, ограничить возможность скакать вдоль стен в обе стороны,
перегородив возами проходы между пряслами и домами. Прикрыв, таким
образом, соседние башни – и подъем на стены сквозь них… Причем ту
часть возов, что будет обращена к врагу, стоит дополнительно обшить
деревом, оставив лишь бойницы для пищалей да малых пушек. Вполне
подойдут и те, что прихватили с собой черкасы…
Переведя дыхание, я тотчас
продолжил:
- Таким же образом мы перегородим и
улицы, по которым будут скакать всадники. Понятное дело, что не с
самого начала – мы позволим гусарам углубиться в крепость чуть
подальше… Но в конце своего пути каждый отряд всадников должен
упереться в заграждение – и хотя бы небольшую пушку, заряженную
картечью! Кроме того, необходимо будет подготовить и дома, и дворы
– забить окна, оставив лишь крошечные бойницы, поднять и укрепить
ограды, подпереть ворота… И заранее разместить людей так, чтобы при
прорыве ляхов не пострадали ни женщины ни дети – а ополченцы кидали
в ворога камни и бревна, ошпаривали их кипятком и стреляли из-за
каждого забора, с каждой крыши!
Михаил Борисович чуть прищурился,
обдумывая мои слова, в то время как, немного разгорячившись,
продолжил: