– Деточка, ради тебя я готов работать за еду!
– Но не чаще четырёх раз в год, а то мы потеряем интерес публики.
Последнюю реплику произнесла мать Оливии, присутствовавшая при разговоре. Натали Валентина де Шай много лет управляла бизнесом мужа и одной фразой заставила Оливию осознать всю неглубину своих управленческих талантов: опытная менеджер мгновенно прозрела то, в чём её дочь-новичок убедилась на своей прозрачной шкурке.
Четырёх ужинов с обжорой в год хватало на то, чтобы ресторан «Оливия» держался на плаву, питал áсыть хозяйской дочки и поддерживал на должном уровне спрос зрителей и, соответственно, цены на билеты. Сегодня был седьмой, осенний ужин с обжорой.
Публика аплодировала поминутно. Ей нравилось всё: аппетит Оливии, ловкость старого слуги, и священнодействие Фридриха Андрея. В отличие от дочери, де Шай ел красиво. Для него еда была не средством утоления голода, а искусством, царством изящества и красоты, целым чудесным миром, где он был королём. Чокнувшись с Оливией бокалом с «Шампанским», пригубив напиток и аккуратно поставив полный бокал на стол (в это самое время Оливия выпила три четверти бокала в два глотка, давясь и пропихивая вином еду в глотку), Фридрих Андрей начал набирать себе на тарелку картину, скульптуру, коллаж, инсталляцию. Человек со сложной конструкцией, крепящей камеру к поясу, залез на стул и снимал тарелку сверху, над головой обжоры. То, что он видел, транслировалось не только в фургон, не только в прямой эфир телеканала «СТ-1», но ещё и на два огромных плазменных экрана в зале. Публика крупным планом могла видеть, как Фридрих Андрей ловко лавируя вилочками, щипчиками и ложечками между потеющими графинами, дымящимися плошками, скворчащими сковородами, накладывал на белоснежную, специально слегка подогретую тарелку овощи, нарезанные тонкой соломой, пару перепелиных яиц, плюхнул в самую середину изящную какашечку нежно-серого паштета, по краю пустил зелень, бросил несколько гранатовых зёрен, отрезал тончайшую пластину от грудки индейки, обсыпанной разноцветными точками специй, на тарелке вилочкой и ножичком завернул в неё пёрышко моркови, макнул этот рулетик в паштет, на него, как на клей посадил половинку заранее разрезанного перепелиного яйца, полил из соусницы тончайшего фарфора каплей гранатово-кленового сиропа, кончиком ножика с закруглённым концом приклеил на соус три красных икринки и поднял на вилке этот маленький, но чрезвычайно аппетитно выглядящий бутерброд (фу, какое грубое слово для такого произведения, тем более, что в нём нет ни брода, ни бутера!), обвёл глазами застывший в восхищении зал и произнёс: