Но вот про то, что с магией у меня сейчас проблемы, ему знать не
надо. И вообще, никому не надо об этом знать.
Я надеялся, что скоро все наладится.
Померанцев наклонился ко мне и заговорил чуть тише.
– Спасибо, Константин Сергеевич. Всего я вам сказать не могу, но
уверяю — все будет хорошо. Мы можем ехать? Прием скоро
начнется.
Я пожал плечами.
– Едем. Раньше начнем — раньше закончим.
Померанцев улыбнулся круглым лицом и мягко тронул машину с
места.
Вел он быстро и уверенно, порой выбирая самый неожиданный
маршрут для объезда утренних пробок. И всегда угадывал — так что до
самого дворца мы остановились всего пару раз, и то на красный
сигнал светофора.
Я даже заподозрил, что в начале карьеры Померанцев работал
личным водителем Императора. Да и сейчас, судя по всему, частенько
практиковался.
Так что, во дворец мы приехали даже раньше времени.
Нет, прием уже шел вовсю. Как я понял, Император созвал его
специально для того, чтобы выразить соболезнования официальной
делегации Бранденбурга, поддержать кандидатуру герцога Пруссии и
заверить остальных послов, что Российская Империя не имеет никакого
отношения к скоропостижной гибели бранденбургского семейства.
Понятное дело, что никто в это не поверит. Но приличия должны
быть соблюдены.
Ожидая своей очереди в небольшой комнатке, которая примыкала к
залу, я отчетливо понял, что еще легко отделался. Императору было
бы куда выгоднее объявить меня виновником трагедии, тем более, что
так оно и было. Но Алексей Николаевич прикрывал меня, как мог.
Наверное, это совпало с государственными интересами, но какая
разница?
Я сидел на стуле и скучал. Померанцев стоял возле двери, которая
вела в зал. Он приоткрыл ее и внимательно слушал, что там
происходит. до меня же доносился только невнятный гул голосов.
– Пора, Константин! – неожиданно сказал Померанцев.
Я поднялся со стула и шагнул в открытую дверь.
– Граф Смирнов-Карельский!
Стоявший возле двери мажордом в черном фраке и безукоризненно
белых перчатках выкрикнул мой титул так громко, что у меня даже уши
заложило.
По огромному залу прошла волна шепота. Я почувствовал
направленные на меня взгляды — хоть бы один из них был
сочувственным или дружелюбным!
Нет, в большинстве взглядом читалась неприязнь, смешанная с
презрением, а то и ненависть.
Особенно старалась группа иностранных послов, среди которых
затесался даже мужик в клетчатой юбке и берете с помпоном. Он был
рыжий, как Ватсон, и для полноты образа ему только волынки не
хватало.