И ещё слова, только не классика, но мужа.
"Ты в паспорт, в паспорт свой загляни, дорогая моя! - с рыком орёт на меня законный супруг. - Ну, где твоя красномордая книжица?! Кстати, давненько я его не видел. Ладно, хуй с ним. Сам помню. Тебе скоро сорокет. Кому…ты…нужна?! Да, никому! Молодые, прыткие, ебливые, алчные в очередь стоят за такими мужиками как я! Так что прищими свой хвост "аленький" и язык в жопу засунь. Только пальцами щелкну и раздавлю тебя, еблань моя строптивая, как муху надоедливую!"
По тому, как активизировались мои воспоминания и по лучу света, подло бьющему в глаза, понимаю, что уже утро.
"Ну и черт с ним. Вставать не хочу и не буду, - говорю мысленно, выдвигая сама себе веские аргументы. - Я не выспалась, устала. Меня укатали горки Герыча. Нет, буду ещё спать. Это моё принципиальное решение. И пусть весь мир подождёт. И Герман тоже."
При мысли о Гере начинаю хмуриться и морщиться, будто гадость увидела или в рот взяла, и меня от этого ломает и тошнит.
Ну, гадость, от которой у меня появляются рвотные позывы, мне пришлось лицезреть почти до самого утра. И в рот брать его большую "каку" тоже. Вернее, не брать, а заглатывать, потому как Герман любит запихивать все свое хозяйство с бубенцами. Ещё при этом он обожает напевать строчки из романса:"Динь-динь-динь динь-динь-динь - Колокольчик звенит. Этот звон, этот звон о любви говорит."**
"Оригинал - чертов. Пидоросян - доморощенный. Сатир - недоделанный", - ругаюсь мысленно на мужа, и прислушиваюсь к звукам дома.
Железо грюкало, дых-дых дых-дых-дых было, вода лилась, двери туда сюда хлопали, - бузинес собираются на "жатву" бабла.
Снова слышу глухой "бух" дверного полотна и твёрдые мужские шаги.
"Господи, спаси и сохрани! Сделай так, чтобы мне повезло и этот демон моей жизни завернул в другую комнату," - думаю о муже, как о директоре школы, которого в школьные годы боялась до дрожи в коленках.
Нет, судьба все же злодейка, последний шаг Германа раздается около моей двери, которая, распахнувшись с шумом, громко бьёт об ограничитель.
Конечно же, никто не собирается беречь мой сон, потому как чувства, желания, эмоции других - ничто для Германа Горышева.
Для Горы, в принципе, люди - мусор: бабы - ебляди, мужики - пидорги.
Рефлекторно перестаю дышать и замираю, прикидываясь больше мёртвой, чем спящей. Жалко не могу сменить цвет и слиться с чёрной простыней, чтобы стать невидимой.