- Хватит, не боись. Возвращаться
будем – нарочно подгадаю так, чтобы прибыть сюда ночью, сам и
убедишься. Только не спрашивай, как так получается – сам ещё не
знаю…
- Тебе виднее. – Казаков потряс
бутылку с жалкими остатками рома, отложил в сторону и пристроил над
угольями сразу три палочки с нанизанными на неё кусочками колбасы.
Купленный в Зурбагане, в припортовой лавочке продукт исходил
каплями жира – тяжёлые, янтарные, они падали на угли и с шипением
испарялись, испуская одуряющий запах.
- …Опустили мы пальцы, как
мудрецы
В коричневый соус из жирной
овцы… - нараспев процитировал он.
- …И тот, кто не ели из того
котла,
Отличить не умеет добра от
зла…[1] - закончил
Сергей. Похоже, поэтические пристрастия старого друга за эти годы
ничуть не изменились. Впрочем, как и его собственные.
- Надо бы в следующий раз баранины
взять. – сделал вывод Казаков. - Замариновать, помидорчиков, лучка
красного. Шашлычок бы соорудили…
- Обязательно соорудим. – посулил
Сергей. – а сейчас – давай, сил больше нет…
Некоторое время внимание собеседников
целиком было поглощено колбасой и остатками рома.
- Кстати, о том корабле, что на
скалах… – Казаков вытер лоснящиеся от жира губы тыльной стороной
ладони. - Может, завтра всё же заглянем туда, осмотрим? Сам ведь
говоришь, он там до первого серьёзного шторма - а ну, как не
долежит до нашего возвращения?
Сергей замялся.
- Не хотел тебе говорить, думал,
успеется. А теперь вижу – надо, наверное. Тут выяснилось, этим
кораблём, а может, и со всем Миром Трёх Лун, что-то неладно. Даже
не то, чтобы неладно – непонятно. Так что, заглянуть туда нам с
тобой так и так нужно, и не откладывая.
- Э-э-э… - Казаков постарался
подбавить в голос толику иронии. – А можно без многозначительных
пауз? Я и так весь внимание…
- И в мыслях не было. - собеседник
потряс головой для пущей убедительности. – Помнишь, вчера, в «Белом
Дельфине», я беседовал с мастером Валу?
- На память пока не жалуюсь. Что за
манера – тянуть кота за все подробности?
…Обед (Серёга не обманул - угорь,
тушёный в белом вине, действительно таял во рту) подходил к концу,
когда на пороге таверны возник Валуэр. Лоцман обшарил взглядом зал,
нашёл их – и направился к столику, по дороге отвечая на сыпавшиеся
со всех сторон приветствия. Поздоровался он по-русски, но только
присел на табурет - перешёл на местный язык. Сергей покосился на
спутника, развёл руками – что поделаешь, дела! – и вытащил из-за
пазухи предмет, напомнивший Казакову маленькую грифельную доску.
Дальнейшая беседа проистекала так: Валуэр произносил какую-то
фразу, Сергей смотрел в свою доску, потом торопливо черкал по ней
маленьким, остро отточенным куском мела и протягивал доску
собеседнику. Тот внимательно читал написанное – и «обмен репликами»
повторялся. Выглядело это до того нарочито, даже нелепо, что
Казаков забыл даже о том, что Валуэр отлично говорит по-русски –
значит, не доверяют, скрывают что-то! - и натянул на физиономию
ироническую ухмылку. А заодно, сделал попытку, вытянув шею,
заглянуть в доску хоть краешком глаза. Увы, Сергей держал её так,
чтобы никто, кроме Валуэра, не смог увидеть ни единой строчки.