А вот это он зря – мне такой инструмент совсем не помешает. Я
еще раз внимательно пробежался глазами по фигурам уголовников,
вычленяя, кто и чем из них вооружен.
За поясом у Гунявого я рассмотрел торчащую массивную рукоять
отечественного ТТ, которую он прямо-таки выставлял напоказ – типа,
глядите, какой я крутой поц! У Балабаса я оружия не заметил, но это
совсем не значило, что его у него не было. Думается, что за
голенищем хитросморщенного в гармошку сапога, ножичек всяко
имеется. Да и под полой кургузого серого пиджака в елочку
пистолетик может тоже обнаружиться, если поискать с
пристрастием.
А вот есть ли оружие у Шуберта я, как следует, так не смог
разглядеть – сквозь щель в занавеске мне была видна только часть
его по блатному ссутуленной спины. Но шея у него была будь здоров –
такого бугая кулаком не перешибешь. Но я и не собрался с ним
драться – таких кабанов надо валить одним точным ударом и сразу
наповал.
Еще на небольшом столике, приткнувшемся у заиндевевшего окна
(выходит, зима на дворе?), лежал обрез. А на толстом гвозде,
забитом в дверной косяк и, видимо, заменяющим хозяевам этой
квартирки вешалку, висел на растрепанном ремне ППШ с основательно
потертым и пошарпанным прикладом. Только вместо привычного
круглого, снабженный изогнутым коробчатым магазином.
Неожиданный треск рвущейся ткани вновь приковал мое внимание к
кровати с лежащей на ней девушкой – это Шуберт одним резким
движением разорвал на ней трусики, выставив на всеобщее обозрение
едва поросшую светлым и легким пушком промежность.
- Куда?! - Бедняжка попыталась сжать ноги, но уголовник грубо
ухватился крепкими пальцами за внутреннюю поверхность бархатистых
бедер и, оставляя на них ярко красные царапины нестриженными
ногтями, развел стройные ляжки девушки еще шире в стороны. – Не
дергайся, лярва!
- А мазевая у нее шахна[6]! – Нервно
облизнув жидкие усики, с вожделением выдохнул Гуня, исходя слюной
на слегка приоткрывшиеся аккуратные губки. – Кучеряшечка моя… Ну,
давай уже, пахан, – тупо заныл губошлеп, - терпеть совсем мочи
нет!
Вот оно и пришло, мое время. Теперь главное не сплоховать, пока
они отвлеклись! Выходить против троих убийц и отморозков в таком
физическом состоянии, в каком я сейчас пребывал, было, конечно,
верхом безрассудства. Левую строну тела я практически не
чувствовал: рука шевелилась еле-еле, а скрюченные пальцы с трудом
разжимались.