- Вольная! Вольная сгорела! – сокрушался мужик, - как же так?
Барыня, спасительница! За что же нас так?
Крестьянка выла и рыдала, прижимая к себе испуганных детей, они
тоже тихо плакали, с сожалением глядя на сгорающий дом.
И только теперь на улицу стали выбегать заспанные крестьяне из
соседних домов. Поохав и посочувствовав погорельцам возвращались
обратно, имущество было не спасти, вместе с домом занялись огнём и
постройки, где крестьяне жили прежде. Однако дом находился на
отшибе, и огонь не мог перекинуться дальше. Если бы Лена вовремя не
подоспела, люди бы погибли.
- Ступайте в усадьбу, вас там разместят, - распорядилась
она.
Произойди такое в её время, Лена посадила бы людей в свой
экипаж, и вызвала бы бригаду скорой помощи и спасательные службы.
Однако подобная забота о крепостных здесь выглядела слишком странно
и неуместно.
Потому она села в экипаж и поехала домой, в усадьбу. Событие её
встревожило, но сейчас голова была занята другим – как там Антонина
Львовна? И что ей самой предстоит пережить в ближайшее время?
Кучеру она приказала позаботиться о погорельцах и разместить их в
комнатах для прислуги, которые освободили французы. Самой Антонине
Львовне не было до них никакого дела, она даже не знала, кто там
живёт?
Дом был погружён в какую-то зловещую тишину, все крестьяне были
отосланы на свою половину и никто не вышел ей навстречу. Прежде чем
зайти в комнату графини, Лена, стараясь не шуметь, пронеслась в
гардеробную, чтобы переодеться. Сияние бального наряда сейчас было
не к месту. Ах, как было бы хорошо воспользоваться умной тканью, но
Лена не решилась. Она быстро стянула с себя украшения и платье, и
влезла в самое скромное и тёмное, какое только нашла. И только
тогда направилась в опочивальню к графине.
Та лежала в постели, а рядом сидел Пьер, почерневший и
осунувшийся. Лена заметила, что на его груди висит большой
серебряный крест. Странно, раньше он не выдавал своего пристрастия
к вере. Неужели последние события так повлияли?
Взглянув на Антонину Львовну, Лена отпрянула, те несколько
часов, в которые они не виделись, изменили её до
неузнаваемости.
Графиня утопала в подушках, вокруг горели свечи, источая копоть
и духоту. Лицо её посерело, глаза ввалились, а на коже выступила
отвратительная сыпь.
Лена схватила её за руку, в этот раз не в перчатке, и её
настройки сразу выдали диагноз. Графиня болела сифилисом в
запущенной форме, с сопутствующими заболеваниями внутренних
органов. Даже в современном для Лены мире ей смогли бы помочь с
очень большим трудом, а здесь это и вовсе было невозможно. Лена
содрогнулась от ужаса и отвращения. А диагност доложил, что сердце
женщины очень крепкое, и потому прожить она может ещё несколько
лет, пока вся не сгниёт и не распадётся. Лена связалась с
командором: