А сейчас отдавали Климнеру. Как жест доброй воли, как залог.
Чтобы сохранить множество жизней. Еще есть время, чтобы «воспитать»
из нее достойную жену асторца, как эти чудовища и намеревались.
Покорную и безропотную. Пусть так и будет. Тракс Саркар еще не
скоро узнает, насколько просчитался.
Я видела его сверху. Широкие плечи, длинные синие волосы,
глянцевые, как водная гладь, уверенная поступь. Он вел себя, как
хозяин. За его спиной — плотная стена охраны. Саркар что-то сказал
отцу. Отец ответил. Я не слышала, что они говорят, оставалось лишь
догадываться. Асторец остановился в нескольких метрах, что-то
выжидал. Мама горячо обняла Климнеру, бесконечно целовала ее щеки
и, кажется, плакала. Мама прощалась с «дочерью», и все должно было
выглядеть предельно естественно. Климнера почтительно поцеловала ее
руку и подошла к отцу для прощального поцелуя. Приложилась к руке,
развернулась, решительно подняв голову, и медленно направилась в
сторону Саркара. Прямая, гордая. Смогла бы я так же идти? Не знаю…
Но в Климнеру вложили все, что положено. Наверное, сейчас она была
больше принцессой, чем я сама. Я никогда не была безупречной. И
втайне корила себя за это. Я хотела быть достойной. Самой
достойной.
Она подошла к Траксу Саркару, склонила голову так, как этот гад
не заслуживал. Тот лишь кивнул своим людям, и Климнеру повели к
выходу, обступив со всех сторон. Саркар же остался. Но зачем, когда
дело сделано?
Гинваркан нетерпеливо шагнул ко мне. Излишне резко и
порывисто.
— Уходим, ваше высочество, — в голосе звенели стальные нотки,
которых я никогда у него не слышала прежде. Дурной знак — я
чувствовала это.
Я нервно отмахнулась, не в силах оторвать взгляд от
монитора:
— Почему он не уходит? Чего он хочет, Гинваркан? Что еще ему
нужно? Ты знаешь! Ты знаешь!
— Уходим!
Он замахнулся, намереваясь выхватить монитор, но я оказалась
быстрее — куда здесь старику. Я вскочила с каменных ступеней, на
которых сидела, и забралась выше по лестнице.
— Принцесса!
— Нет! Скажи мне!
В груди колотилось что-то громкое, тревожное. Я готова была даже
ударить старого слугу, если он будет мне мешать.
Саркар снова что-то говорил, обращаясь к отцу. Кажется, тот
улыбался. Но почему внутри так скрутило узлом, будто вот-вот должно
произойти что-то непоправимое?