Я постаралась взять себя в руки, снова уставилась в иллюминатор.
Тренайский шаттл совершал какие-то странные маневры. Нет, он,
кажется, не собирался прилепиться к кораблю совета — лавировал
между судами, подлетая то сверху, то снизу. Приближался. Маленький,
латаный, беспокойный — он напоминал мельтешащую муху. Одно неверное
движение — и его попросту раздавят. Какой-то ненормальный…
Нос посольского корабля уже исчез во вратах, будто гигантская
черепаха погружалась в вертикальную розовую стену воды. Такое судно
могло это делать медленно — на борту даже не заметят этот прыжок.
Чем хуже судно — тем расторопнее ему надо быть, чтобы получить как
можно меньшую дозу энергетического излучения.
Шаттл подобрался совсем близко, и я уже могла рассмотреть каждую
ржавую заклепку на его перештопанном борту. Но челнок снова
тряхнуло, словно от удара — наверняка кто-то не рассчитал дистанцию
и влепился нам в хвост. А наша сирена точно спятила — заорала так,
что можно было оглохнуть. Я все же не удержалась:
— Папа, да отключи ты ее!
Вместо ответа он лишь неожиданно вывернул штурвал, и наш челнок
взмыл носом вверх. Меня уложило в спинку кресла, вжало, от давления
даже натянулась кожа на лице. Я не успела ни о чем подумать, как мы
на сумасшедшей скорости, словно пуля, прорезали полотно
пространственных врат прямо под брюхом посольского корабля. Тело на
мгновение оцепенело, дыхание замерло, в глазах потемнело. Но лишь
на долю секунды. И вот уже мышцы скручивало от разливающихся под
кожей разрядов. Выворачивало. Я чувствовала сумасшедшую скорость и
видела перед глазами красные аварийные вспышки, отраженные в
гладком металле.
Наконец, судно выровнялось. Я была в таком шоке, что даже
отупела. В голове пустота — ни единой мысли, ни единого
предположения. Лишь отвратительное пощелкивание разрядов где-то
глубоко внутри, будто искрило электричество.
Наконец, я увидела перед собой отца. Хмурого, с серым, потным от
напряжения лицом. Он склонился, тронул меня за руку:
— Мия, все хорошо?
Я лишь кивнула, не в силах пошевелить онемевшими губами.
Щурилась от невыносимого красного света. От отвратительного звука
сирены хотелось заткнуть уши. В горле, словно губка, набухал ком
неотвратимой тошноты. Сейчас оказалось намного хуже, чем в прошлый
раз. Но что это было? Зачем? Папа сошел с ума? Оставалось лишь
надеяться, что мы все же выпрыгнули, куда надо.