- Что, товарищ капитан? Докричаться не можете? – полковник
«ласково» улыбнулся. – А рация вам на что?
Шалея от собственной храбрости, Свирин пустился в
объяснения:
- Ротные… они, товарищ полковник… связь ведь, у кого есть, а у
кого… А темно, «Делай как я» не выходит… Вот и бегают, пистолетами
в броню колотят…
- Та-а-ак-с… – Александр Григорьевич Пушкарев на мгновение
задумался, а затем скомандовал: – Приказываю: светомаскировку не
соблюдать! Пусть фарами и фонарями сигналы передают! Понятно,
товарищ капитан?
- Да…
Пушкарев изумлённо вылупился на Свирина:
- Чего? А ну-ка, товарищ капитан, отвечать по уставу!
Комбат-262 напрягся, отчаянно пытаясь вспомнить, в каком месте
он умудрился нарушить устав[1], но так
ничего и не вспомнил и лишь затравленно смотрел на комкора. Но
Пушкарев вместо того чтобы разразиться громогласным матом и
пообещать капитану все кары земного, небесного и иного свойства,
лишь покачал головой и негромко сказал:
- Пор-р-рядочки… Вот что, капитан… если батальон не выступит
через пять минут, то вы сильно пожалеете о том, что служите в нашей
доблестной Рабоче-Крестьянской Красной Армии! Служить-то вы
продолжите, только не в текущем звании и на совсем другой
должности!
С этим «отеческим» напутствием комкор отбыл, оставив Свирина в
восторженном недоумении. «А Пушкарев-то, все-таки человек, – думал
он, пока на командирском танке расчехляли фары и сигналили ими
команду к построению. – Особо и не ругался, хотя… Наверное, он в
бою такой…»
Батальоны вышли из пункта временной дислокации в срок. Теперь по
дорогам грохотали походные колонны – «тридцатьчетверки»,
«шестидесятки», пересекшие океан М3 «Стюарты», снова
«тридцатьчетверки» и грузовики с мотострелками. А вдоль дорог
ночными ведьмами неслись мотоциклы, в колясках которых грозно
торчали пулеметы, да изредка лязгали гусеницами
«Универсалы»[2] с крупнокалиберными ДШК.
Стрельцов на своем броневичке двигался вместе со штабом двадцать
третьего корпуса между колоннами сто тридцатой и сто тридцать
первой бригад. Следом за командирской БА-20 перли два штабных
автобуса и командирский КВ.
Стоя в открытом люке броневика, Александр курил, пряча папиросу
в рукав и тихонько матюгался, когда лязгающая «колымага», как он ее
окрестил, подпрыгивала на очередной колдобине. Стрельцову казалось,
что в БА-20 слишком тесно, но Пушкарев за годы службы привык
пользоваться именно данным видом транспорта, пересаживаясь на танк
только в бою – там во время длинных переходов было еще менее
комфортно.