- Анна Монс безвылазно просидела в своём каменном доме два года.
Дом этот, как вы знаете, построен тут недалеко - в Немецкой слободе
на деньги российской казны... Даже лифт в доме имелся, которым
наверх в комнату Анны кофий подавали. Потом её переселили в
соседний дом, купленный у… Не помню, тоже торговец из
Кёнигсберга.
Через год примерно Пётр сделал послабление в тюремном режиме
бывшей любовницы, он разрешил посещать её кое-каким гостям. Вот мы
и дошли до моего дядюшки. Гости охотно посещали “несчастную
узницу”, и в их числе был прусский посол Георг Кайзерлинг, друг
утопшего Кенигсегга. Да. Из того самого Кёнигсберга посол.
Немолодой, хромой, он посещал Анну на правах утешителя. Дядя
говорил, что был дружен с Францем… С утопленником… С
любовником.
И в это время братец Анны Виллем решил воспользоваться моментом.
Как в хорошей пьесе Шекспира все разыграл: сестре Анне он рассказал
о том, что только Кайзерлинг может добиться от Петра снятия опалы –
а послу Пруссии Георгу Иоганну фон Кайзерлингу намекнул, что Анна
очарована достоинствами посланника Пруссии. И даже хромота от раны,
полученной в бою, только придаёт ему мужественности, как и
благородная седина. Дядя, поверив во всё это сделал Анне Монс –
“несчастной узнице”, предложение. Она – утомленная десятилетним
положением фаворитки, а затем тремя годами заточения – была готова
выйти за того, кто предложит ей достаток и место в обществе и лучше
за границами варварской России.
Получив письменные прошения о браке от Кайзерлинга и Анны Монс,
Петр бросился к Анне, кричал на неё и сетовал, что тоже имел
серьезные намерения относительно их общей судьбы, и опять плакал.
Как же, он хотел видеть ее государыней, а она предпочла Кайзерлинга
– хромого старика. Но Анна была непреклонна, за что и заслужила от
бывшего возлюбленного порицание: "Чтобы любить царя, надо иметь
царя в голове!".
- А что же ваш дядя? – пискнула Анна Леопольдовна, когда
Кайзерлинг тоже решил пирожка отведать.
- Георг Иоганн фон Кайзерлинг отправился к Петру просить
согласия на брак лично, но попал под горячую руку. Разговор с
Петром, который, по словам дяди, был с глубокого похмелья и потому
злой как собака, закончился потасовкой. Причём Кайзерлинг, над
которым подтрунивал Меншиков, намекая на несостоятельность
посланника в постели “подлой девицы Монс”, с коей он, Меншиков,
якобы и сам неоднократно “тешился”, – обозвал Алексашку нехорошим
словом по-русски и сцепился с ним врукопашную, защищая честь
невесты. Пётр вмешался в драку, стал помогать Меншикову. Вдвоём они
Кайзерлингу “напинали и наподдали” и даже спустили его с
лестницы...