Железная
перегородка с грохотом обрушилась на каменный пол, прищемив
конечности мечущемуся животному. Он выдернул их из-под холодного
металла и продолжил биться о прутья и просовывать сквозь них
когтистые окровавленные лапы. Я опустила арбалет на пол рядом с
болтами, и на этот раз взявшись за рычаг двумя руками, со злостью
потянула его на себя.
Когда мне
всё-таки удалось поднять перегородку над клеткой, я закрепила цепь
и, тяжело дыша, отошла за белую линию, наблюдая за живым и мёртвым
дедрами, находящимися теперь в одной клетке. Живой неистовствовал
на всём доступном ему пространстве, гремя дверцей, которая
находилась возле трупа, и топча его каждый раз, когда тело
попадалось на пути.
Что-ж,
сразу он есть его не стал. Я вернула арбалет на место и, захватив
маленькую птичью клетку с белкой, направилась в свой кабинет.
Впервые за всё время маленький чёрный зверёк показался мне до
отвратительного грязным: высохшая глина пятнами покрывала всю
шерсть и лапки с маленькими острыми коготками, голова была в давно
спёкшейся крови, а пушистая длинная шесть на хвосте
свалялась.
Поставив
клетку на стол Сэра Дардиона, я взяла кованное блюдо для омовения
рук и зачерпнула в него отвар из бочки в углу. Белка привычно
верещала тонким срывающимся голосом и царапала лапками по прутьям
клетки. Я поставила блюдо возле неё, и животное стало тянуть к нему
лапки, пытаясь дотянуться и зацепиться.
— Ты
хочешь туда, правда?
Дедры
всегда тянули лапы и зубы ко всему живому и не живому, что
приближалось к их клеткам, но даже зная это, я умилилась реакции
маленького зверька.
— Сейчас
мы тебя вымоем, — ласково проговорила я и подняла клетку за
цепь.
Белка на
мгновение затихла, когда я стала опускать её в воду, а потом с
новой силой, в панике, пытаясь забраться наверх и скользя лапками
по прутьям, стала метаться и пронзительно кричать.
— Тебе не
может быть больно, — строго сказала я, морщась от брызг, которые
неизбежно попадали мне на лицо и одежду. — Все проповеди о том, что
дедры боятся святой воды — вымысел церковников, чтобы успокаивать
беззащитных деревенщин!
Отголосками разума я осознавала, что несчастное
животное и в здоровом-то состоянии меня не понимало, а так — и
подавно, но не могла сдержать раздражение и злость на весь мир.
Клетка помещалась в блюдо наполовину, и выходило, что маленький
дедр никак не мог оставаться сухим, но и не захлёбывался. Поняв,
что её не топят, белка перестала пронзительно кричать, вернувшись к
монотонному неровному сипению и попискиванию. Мутила и
расплёскивала воду, в которой медленно размокала грязь.