Тут, начиная подвывать в который раз уже, она достала кошелёк, взглянув на доктора, отёрла мокрое лицо и зашептала вдруг:
– А может быть, вы извините, я подумала… возьмите, доктор, ради Бога, ну, пожалуйста… – похолодевшими, трясущимися пальцами взяла купюру наугад, похоже, крупную, и протянула, не раздумывая, в скорую.
– Да прекратите вы, Светлана! Не волнуйтесь вы! – и деньги скрылись в темноте. – Ну что вы, милая! Поберегите хоть себя! Доставим, Светочка! И не таких ещё возили! Всё, закончили! Как говорится, время – деньги! Не волнуйтесь вы, ложитесь спать и отдыхайте! Завтра, Светочка, в больницу утром приезжайте! Мы поехали…
И вслед за этими словами дверь захлопнулась, машина скорой развернулась за деревьями, и эти люди, ей чужие, незнакомые, его забрали, увезли. А Светка всё ещё так и ждала чего-то долго в этом сумраке; заледеневшими от холода ладошками достала пачку сигарет, вздохнула тягостно и закурила, глядя следом за мигалками, уже пропавшими в ночи. Дрожа от холода, она стояла в этом тихом и заснеженном, её за что-то невзлюбившим, показалось бы – уже родном дворе-колодце и, беспомощно, тоскливо глядя в темноту, устало плакала. Тихонько всхлипывая, мокрыми ладошками стирала слёзы на щеках и молча плакала. Из бесконечной глубины полночных сумерек, кружась пушинками в ночи, летел на каменный, огромный город, равнодушный к его жителям, такой искрящийся, пушистый и загадочный, такой прекрасный, белый снег…
Проснулся Веничка уже под вечер. За окном, в осенних сумерках, кружил всё тот же снегопад. Холодно-матовым, люменисцентным, полумертвенным сиянием, над головой светила лампа. Он приподнялся; в углу, левее, под негромкое ворчание и незлобивый матюжок, как понял сразу он, стучала мерно доминошными костяшками компашка странных мужиков. Он чуть прислушался. «Всё, психи! Рыба! Подбиваем и считаемся, – внезапно кто-то прогремел командным голосом. – Подъём, братва! На перекур, хорош тут париться…»
Он подтянулся на локтях, припо́днял голову и повернулся к игрокам:
– Здорово, дяденьки! И кто ведёт?
– Здорово, дядя, коль не шутите! Ну что, проснулся наконец? Добро пожаловать, самоубийца, – иронически ощерившись, сказал тот самый, объявивший рыбу только что. – Наше вам с кисточкой! Живой? Уже очухался?
Тут мужики, переглянувшись, разом поднялись и обступили с двух сторон его каталочку.