Мы стояли рядом и, могу поспорить, думали об одном и том же.
Заново переживали день, который едва не стал для нас обоих
последним.
— Может, вы просто следите, чтобы я не утопилась с горя?
Глубоко внутри сидело недостойное желание поддеть Грома.
Физически и магически мне его не одолеть, остаются только
слова.
— Сколько вам лет, госпожа Мирай? — спросил он вдруг,
проигнорировав мой вопрос.
Я вскинула удивленный взгляд.
Хочет услышать ответ, а потом заявить, что я веду себя как
глупая малолетка?
Ах, конечно, Гром спрашивает не из праздного любопытства. Всем
известно, что магический источник растет до двадцати пяти. Грубо
говоря, что ты успел наработать в молодости, с тем и живешь до
старости. Вот и интересуется на всякий случай.
— Двадцать два.
А он взял и опять меня удивил:
— Это правда, что вас отправили на войну ребенком?
— А с вами разве не так было? Все мы… — я запнулась и
поморщилась, будто от этих слов на языке разлилась горечь, — …все
мы дети этой проклятой войны.
— Дети? — он невесело хмыкнул. — Я бы сказал, пасынки.
Гром меня понимает? Его тоже лишили детства и юности?
Мы замолчали, глядя друг другу в глаза. Как звери, которые еще
мгновение назад скалились, а потом внезапно замолкли, учуяв
родство.
Его левая бровь поползла выше, и шрам над ней стал более явным.
На виске запульсировала голубая жилка, черты заострились, взгляд
стал глубоким, как то озеро за нами.
— Пожалуйста, не нужно продолжать.
Не могу говорить с ним об этом. Говорить о себе и слышать о нем
— ни к чему. Это лишнее. Ведь чем выше между нами стена, тем
спокойней.
— Хорошо. Но я пришел к вам не за этим. Я признаю, что был не
прав у древа желаний, и приношу свои извинения.
Я сперва решила, что он шутит, но в холодных глазах Грома не
было ни капли веселья. Меня окатило горячей волной и стало трудно
дышать. По щекам поползли предательские розовые пятна.
— Хорошо, что вы это признаете.
В таком духе я могла говорить с Искеном или Рэйдо, а вышестоящим
дерзить не имела права. И от интонаций Грома стало не по себе.
— Если вы разговариваете подобным образом и с господином Сандо,
то я не удивлен, что глава рода отдал вас без боя.
Прежний настрой его смазался. Гром скрестил руки на груди и
взглянул на меня так, будто больше всего на свете мечтал открутить
мне голову. Слова извинения дались ему нелегко. А я, вместо того
чтобы принять их с распростертыми объятиями и слезами на глазах,
огрызнулась.