Пока я спал, Николай со своими родителями, адмирал действительно
может считаться в какой-то степени его родителем, как никак отчим,
вернулись от маркизы да Моралес.
Стороны друг другу очень понравились, что было совершенно
неудивительно, адмирал как никак англичанин, его жена природная
француженка, а маркиза хоть и стала за многие годы почти настоящей
испанкой, но британская закваска все равно не исчезла.
Все хорошо понимали, что последнее слово за мною и маркиза
предложила такой вариант. Миссис Джевис, матушка Николая, остается
у них в гостях, а мы идем на Пинос. Вероника готовится к отъезду, а
когда мы возвращаемся с Пиноса, она уходит вместе с нами в Россию и
там они как положено венчаются.
Это все мне рассказал адмирал, Николай с матушкой опять были у
маркизы, она просила их еще раз приехать утром.
Предложенный вариант меня совершенно устроил, я распорядился
готовиться к отходу и поехал к маркизе, надо было срочно
познакомиться с будущими родственниками.
Вероника была очень похожа на свою мать, та была в
молодости ослепительной красавицей, в гостиной висел портрет
счастливых молодоженов и девушка сказала мне, что все говорят о его
потрясающем сходстве с оригиналом. Маркизу звали Элеонорой, она
была дочерью простого эсквайра и случайно
познакомилась с красавцем испанцем в Лондоне, во время своего
первого и последнего его посещения.
Испанец оказался настояшим джентльменом и добился её руки после
полугода ухаживаний, для этого он даже поехал в северо-английскую
глушь. После свадьбы они уехали в Испанию и на родине Элеонора
больше ни разу не была. С Кубы она уезжать не желает ни под каким
предлогом, но счастью дочери мешать не собирается и благословляет
её на брак с русским дворянином, так же как молодую англичанку
когда-то благословили её родители.
Меня даже на слезу прошибло после общения с маркизой. Против её
плана у меня никаких возражений не было.
Покойный маркиз был плантатором и часть дохода семьи была с
плантации сахарного тростника. Маркиза одна из немногих на Кубе,
кто видел в черных рабах хоть каких-то людей и её муж постепенно
смягчился и стал своеобразной белой вороной среди плантаторов. Он
своих рабов не освободил, но относиться стал к ним более менее
по-человечески, не изнурял их работой по двадцать часов в сутки во
время страды и у него не издевались на невольниками и физически
наказывали только за дело.