Мужчины сдвинули столы, все расселись, и режиссер торжественно
раздал сценарии…
…Рита глубоко вдохнула холодный воздух, пахнущий снегом, и
заспешила. Сегодня первый съемочный день! Вот будет весело, если ее
погонят со студии за полную профнепригодность…
То страшась неизведанного, то радуясь ему, девушка шагнула за
порог киностудии, и оказалась как будто на вокзале. Шум, гам, суета
закружили ее в ярком, малость бестолковом круговороте.
- Доброе утро! – весело оскалился Харатьян, неузнаваемый в
гриме. – Обычай соблюдаете?
- Нет, - улыбнулась Рита, - не люблю пиво.
На «Мосфильме» день начинался с посещения «железного дьявола» –
пивнушки, где автомат за двадцать копеек наливал примерно пинту
«Жигулевского», «Бархатного» или даже «Московского».
Кивнув Мише Боярскому, хищно слизывавшему пену с усов, Рита
процокала к павильону номер восемь.
* * *
Полдня снимали эпизод «Предложение» в декорации «Автобус», что
во втором павильоне. По сценарию, Джейн устает вешаться на
Альварадо. Фыркнув в финале, она со злостью хлопает дверцей его
роскошной машины, и запрыгивает в маршрутку. Мигель догоняет
сеньориту – и делает ей предложение. Со всем латиноамериканским
пылом, прямо в грязноватом салоне, где толстые индианки, наряженные
в цветастые «цыганские» платья, везут клетки с квохчущими
курами.
Больше всех суетился режиссер, выстраивая мизансцены.
После пятого дубля все дружно перешли в павильон номер три.
- Приготовиться! – протяжно закричал Гайдай. – Мотор!
Нескончаемые переговоры осветителей смолкли, а звукорежиссер
откликнулся негромким:
- Есть мотор.
Тряхнув челкой, энергичная помреж выставила нумератор, и
деловито зачастила:
- Сцена двенадцать, кадр один, дубль один!
Рита поежилась – двенадцатая сцена называлась «Первый
поцелуй»…
- Камера! – крикнул режиссер.
- Есть! – кивнул оператор, и «хлопушка» громко, отчетливо
щелкнула.
- Начали!
- Лида… - смущенно забормотал Видов. – Извини, но… Я влюбился… в
тебя.
Олег неплохо играл робкого «молчела», отчаявшегося на
решительный поступок. Касание его твердых губ, готовых раскрыться,
неожиданно отозвалось сладкой дрожью – из глубин женской натуры
поднималось темное, безрассудочное волнение.
Рита сама растерялась от подобного отклика тела, испугалась
даже. Она-то всегда считала себя холодноватой, только Мише
удавалось разбудить в ней жаркое естество.