
В общем, из лужи холодного пота я
подорвался в пятом часу утра, заскочил в туалет, вытерся
полотенцем, натянул штаны с кроссовками и унесся на стадион.
Физические нагрузки на пределе
возможностей, конечно, помогли, но не сказать, чтобы очень сильно.
Контрастный душ, принятый после тренировки, тоже взбодрил, но не
успокоил. Так что на завтрак я выдвинулся мрачным, как грозовая
туча, и всю дорогу до столовой мечтал на ком-нибудь сорваться. Увы,
с этим не свезло: никто из школьных авторитетов так на пути и не
попался, а мелкая шушера продолжала ждать то ли выписки «медвежат»,
пострадавших «по моей вине», то ли разборок с Прыщем в пятницу
вечером, вот инициативу и не проявляла.
Я попробовал похамить – вломился в
столовую одним из первых, снял пиджак, нагло повесил на спинку
самого козырного кресла и только после этого встал в очередь. Народ
проигнорировал и этот вызов. Хотя смотрел, как на самоубийцу, и
ждал появления авторитетов. Я тоже ждал. Лишние десять минут после
вкусной и сытной трапезы. Потом вспомнил, что к первому уроку тут
просыпаются не все, понял, что теряю время зря, и вернулся в свой
жилой блок. Там почитал конспект Ледицкой и пришел к выводу, что
эта женщина училась как бы не добросовестнее меня: практически
каждый абзац текста сопровождался комментариями, отсылками на
другие источники, схемами и выводами, сделанными во время личных
экспериментов. От файла оторвался только благодаря сработавшей
напоминалке, очередной раз пострадал из-за того, что вынужден
тратить море времени впустую, и быстрым шагом вышел в коридор. А
уже без одной минуты девять перешагнул через порог кабинета
русского языка и литературы, залюбовался невероятно густой рыжей
гривой, узкой талией, аппетитнейшей задницей и красивейшими ножками
училки, которую, кстати, видел в первый раз.

На последних трех метрах «дистанции»
уставился в окно, добрался до своей парты, сел, посмотрел на
мисс-Вселенную спереди и с трудом удержал лицо – с этого ракурса
она вызывала не интерес, а омерзение! Причем не выдающимися
надбровными дугами, мясистым носом и тяжелым подбородком, а крайне
неприятным расположением мимических морщин, брезгливо поджатыми
тонкими, практически бесцветными губами и взглядом, в котором
читалось глубочайшее презрение ко всему на свете, кроме
себя-любимой!