Сам он с равнодушным видом смотрел, как
лекарка отворила вену и как темная влага ползет в
подставленный таз, сворачиваясь смородиновым желе.
Женщина молчала, погруженная в какие-то
свои мысли, смотрела, как течет золотая кровь, хмурила брови.
Под глазами пролегли слабые морщинки - словно кистью
провели.
- У тебя, может, кто был в отряде сэна
Раделя? - проявил догадливость Соледаго. - Уж не убили ли
его?
- Да не знаю я, благородный сэн, - с тоской
ответила лекарка. - Ничего я не знаю. Может и убили.
Она отошла, взяла со стола моток
полотняного бинта. Постояла немного, не поворачиваясь
лицом.
Странная какая-то.
- А обратно как затворишь? - спросил Мэлвир
с любопытством. Ему ощутимо полегчало. - Ты верно заговоры
знаешь? Леди моя матушка, бывало...
- Не знаю я никаких заговоров. Замотаю
бинтом покрепче, и все хорошо будет. Руку не трудите пару дней,
благородный сэн.
Она ловко остановила кровотечение, наложила
повязку, взяла таз и вышла из шатра.
Кровь, выпущенную из вены, принято сжигать. Так же,
как остриженные волосы или ногти. Ласточка понесла таз к
костровой яме. Что-то маяло ее под сердцем, словно тупая
щепка засела. Она даже знала, что именно.
- У тебя... кто-то был... - звоном отозвалось в
ушах. - Уж не убили ли его...
На глаза словно сетку набросили, повело в сторону.
Руки ослабли. Таз выскользнул из безвольных пальцев.
Лекарка усилием воли справилась с тошнотой,
проморгалась и глянула под ноги.
Золотая драгоценная кровь разлилась по земле и
попачкала ей башмаки.

- Спляши со мной! - шепнул он ей на ухо.
Ласточка давно уже забыла, как это - отплясывать
под пронзительную, неостановимую музыку, которая уже и
музыкой перестала быть, превратившись в звуковую плеть.
Забыла, как толкает и несет толпа, как крепко надо сжимать
горячие, скользкие от пота пальцы партнера, чтобы кружение не
вырвало их у тебя из рук. Как раз за разом проносится во
мраке пылающая гора, словно падающее солнце перед концом
света.
Они сцепились руками и взглядами, а тень и свет
меняли маски на лице Кая. Отблески пламени приближали его,
окрашивая кровью и золотом, глаза становились рыжими,
рысьими, шальными; в следующий миг тень отодвигала его
далеко-далеко, лоб и скулы схватывал иней, а глазницы
проваливались двумя полыньями во льду.