Зал грохнул от смеха и зааплодировал. Минут
пять стоял такой хохот, шум и крики, что понять было решительно
ничего невозможно.
Наконец, все прохохотались и Виктор, весело
блестя глазами, подвёл итог:
–
Итак, СТК и общим собранием коллектива постановили:
Первое – Геннадия Капустина отправляем на
агитбригаду к товарищу Гудкову. Звания воспитанника трудовой школы
имени 5-го Декабря Капустина не лишаем.
Второе – всю получку Капустина культпросвет
будет напрямую перечислять в кассу трудовой школы имени 5-го
Декабря.
Третье – по истечению срока отработки, когда
штраф за испорченный верстак будет погашен, Капустина принять
обратно.
Зал зааплодировал.
–
Все согласны? – растянув рот до ушей, лукаво спросил
Виктор.
Зал радостно зашумел, засмеялся.
–
Тогда ставлю на голосование. Кто «за»?
Следует ли говорить, что голосовали все
единогласно?
*СТК –
совет трудовых командиров
Всякое попаданство имеет свои как печальные,
так и очень печальные стороны. Причем последние явно в
преобладающем виде. Примерно так я размышлял, когда шел по коридору
вслед за Кузькой, периодически ловя на себе ехидные, осуждающие,
злорадные и лишь изредка сочувствующие взгляды.
Нет, я не стал спорить с СТК: во-первых, я
ещё не осмотрелся в этом новом мире и не понял, как себя нужно
правильно вести, во-вторых, мне здесь категорически не нравилось, и
вполне может быть на агитбригаде будет лучше. Если же нет, то
вернуться обратно я всегда успею.
–
Ну, всё, – сказал Кузька, когда мы дошли до спального корпуса (это
я понял, увидав в открытую дверь одной из комнат ряды коек,
заправленные серовато-бурыми байковыми одеялами).
–
Что всё?
–
Пришли.
–
И что мне делать? – спросил я.
Кузька глянул на меня, как на малолетнего
дебила, и, вздохнув, ответил:
–
Ну так это… собери шмотки и дуй в агитбригаду.
Я
не возражал. Вся беда была в том, что я совершенно не знал, где
находятся Генкины шмотки и куда конкретно мне дуть? Вроде ребята
говорили, что он из пятой бригады. Но вот где спальня этой пятой
бригады – неизвестно.
–
Кузь, а давай ты со мной сходишь? Поможешь, – спросил я, хоть было
и неловко напрягать мальчишку. Насколько я убедился, он был
единственным другом Генки в этом заведении, и помогал, чем
мог.
Кузьма вздохнул, поник, плечи его опустились
и он, после секундного раздумья, отстранённо кивнул: