* * *
Карлонский пир на дорвенантские был
похож разве что расположением мест — за высоким столом у самой
дальней от двери стены сидел хозяин с семьей и почетные гости, все
остальные — а было их немало! — расположились за вторым столом,
более низким и стоящим вдоль зала. Грегора усадили по правую руку
Войцеховича, а рядом опустилась, потупив глаза, та самая девушка,
что его встречала.
— Ты уж, князь, поухаживай за дочкой
моей, — добродушно предложил Войцехович. — А то она у меня
скромница, лишний кусок взять постесняется. Ну-ну, Любава, не
бойся, князь не упырь, тебя не съест! Он, напротив, на упырей
охотник!
И сам хохотнул своей шутке, а леди
Любава, «боярышня», как титуловал ее Майсенеш, залилась нежнейшим
румянцем и опустила глаза еще ниже, почти прикрыв их длинными
золотистыми ресницами.
— Счастлив служить миледи, —
отозвался Грегор, гадая, знает ли девица дорвенантский, и стараясь
не слишком открыто разглядывать прелестную соседку.
Для пира дочь боярина сменила наряд,
теперь она была в платье из бледно-золотого шелка, из-под которого
виднелось нижнее, нежно-голубое. По рукавам и воротнику платья
стелилась вышивка — мелкие голубые цветочки. Незабудки, что ли? В
цветах Грегор не разбирался, если не считать магические растения
вроде пурпурного упокойника, но эти удивительно подходили хозяйке,
словно Любава сама была подобным цветком, принявшим облик
девушки.
«Как же ее украшает робость, —
восхищенно подумал Грегор. — Трудно поверить, что такая чистая
лилия выросла в медвежьей берлоге Войцеховичей! Наверное, Всеблагая
Мать и вправду очень милостива к этому роду. Кого же она мне
напоминает? Леди Райнгартен, пожалуй. Обеих, потому что разницу
между ними видят разве что мужья, да и то я в этом не уверен.
Округлость лица, фарфоровая белизна кожи и румянец без малейших
косметических ухищрений, глаза небесной лазури и дивное золото
волос... Нет, конечно, сходство есть, но лишь внешнее, да и то —
как между драгоценной чинской статуэткой и поделкой обычного
гончара! Вроде и там, и там глазурь с росписью, но какова разница!
В девицах Вальдерон, пусть и вошедших в Три Дюжины, даже близко нет
этой изысканности и умения себя держать!»
— Благодарю светлейшего князя за
милость, — хрустальным колокольчиком прозвенел голос девушки, и тут
же в тон ему звякнули длинные бирюзовые серьги, когда Любава
пошевелилась.