У
Ивана шла носом кровь и болела ключица. Генке, кажется, выбили зуб
и разодрали щеку. Меньше всего их сейчас интересовали сказки, но
было понятным, что просто так их не отпустят.
Так и вышло.
У
них забрали всю одежду, даже трусы. В трусы они вообще натолкали
камней и утопили в реке, чтоб наверняка. Федя кинул ребятам две
рыболовные сети.
-
Наряжайтесь. Ты, симпатяжка, – он ткнул пальцем в Генку, - будешь
смышленой дочкой крестьянина. А тебе, недомерок, - он указал на
Ивана, - выпала честь – ты будешь королем в новом платье. Ну же,
давайте, напяливайте. Другой одежи у меня для вас не
имеется!
Так Иван с Генкой познакомились с творчеством
Андерсена.
Им
было очень стыдно, пришлось добираться полями, ждать темноты и
пробираться станичными улицами домой, выбирая неосвещенные,
радуясь, что электрификация только делала первые робкие шаги, а
дома уже получать по первое число.
И
теперь, двенадцать лет спустя, когда Федор нагло произнес «а
король-то голый», у Ивана внутри что-то будто щелкнуло и он нанес
этот треклятый удар. А когда Федор бросился в драку, Иван с
проворством, которого Курбан от него не ожидал, просто чуть присел,
и рука Федора на длинном замахе встретилась с комбайном. И если
против человека Курбан вполне готов был биться, то против комбайна
даже он оказался бессилен.
-
Перелом, - вздохнул час спустя заспанный станичный фельдшер. –
Могли бы и до утра подождать.
И
наложил гипс.
А
когда Иван добрался домой, уже за полночь, оказалось, что кто-то
поджег его плетень. Вряд ли это был Федор, но у него ведь есть три
брата, отец и два дяди. Курбанов в Пластуновской немало.
Иван медленно поднялся из положения лежа,
механикой движений напоминая богомола. Злость и досада руководили
им, гнали вперед. Он подставил руки под рукомойник, обдал лицо и
плечи, чуть охладил пыл. Сегодня наверняка председатель вызовет –
неудобно, нехорошо получилось, подвел. А ведь Панас Дмитрич лично
зазывал его в колхоз из МТС и наверняка возлагает надежды.
-
Вот гнида, - в сердцах произнес он и сплюнул на землю.
То
ли от его возгласа, то ли сам по себе, в это время в доме проснулся
Витяй и с мятой рожей теперь выглядывал в мутное окно. В его взоре
читалось отношение к окружающей действительности, помноженное на
неприятие событий последних суток. Витяй высунул голову из окна
(разумеется, сквозь стекло), и теперь выглядывал непрезентабельным
лицом, напоминающим подвижный слепок, как дельфин из вертикальной
глади мутной воды или ходячая заставка телекомпании
«Вид».