Витяй поморщился и растер лицо руками. Затем
вышел сквозь стену и тоже подошел к умывальнику.
-
Эй, ты, - произнес он дежурное, - а ну отвали, дай батя умоется.
Ответа он не ждал, и конечно не дождался. Они
с собеседником были в каких-то разных, параллельных реальностях.
«Значит, не приснилось» - подумал Витяй.
Голова отчаянно не хотела работать. Эту самую голову он подставил
под струю воды, которая благополучно пролилась насквозь.
-
Да твою ж мать! – выругался Виктор. – Почему одним все, а другим
даже воды по лицу не растереть?!
Для него было уже вопросом принципа повлиять
хоть на что-нибудь из окружающей действительности. Ведь по земле он
же как-то ходил, не проваливался сквозь магму к ядру или там в
преисподнюю.
Витяй еще раз огляделся – дом оказался совсем
новым, а вовсе не разрушенным, как вчера. Да и весь участок
ухоженный, а орех только высажен, ему по пояс.
Это явно какое-то реалити-шоу.
-
Сука, узнаю, кто это сделал – убью!
Сказал больше для проформы, он был
пацифистом.
В
это время Иван, которому не было никакого дела до призрачного
Виктора, резко обернулся на звук и замер. К выжженному плетню
подкатился велосипед, и с него буквально соскочила невысокая
раскрасневшаяся девчушка лет восемнадцати.
-
Живой! – выдохнула она.
-
Лида, - губы Ивана непроизвольно расплылись в широкой улыбке, -
живой, конечно. От уборки хлеба еще никто не умирал. Пусть и от
круглосуточной. А ты что тут делаешь в такую рань?
Лида подбежала к Ивану и бросилась к нему на
шею, покрывая ее поцелуями. Проведя так несколько секунд, она
спрыгнула, и отстранилась, словно стыдясь собственного порыва.
Внимательно посмотрела в глаза Ивану.
-
Живой… А мне Нюрка сказала, твой дом спалили ночью. Ей Клякса утром
на пересменке на молочной ферме по дежурству, так сказать,
передала. Та мне, а я бегом сюда.
-
Ну, бабы, - засмеялся Иван. – Самая надежная связь. Никакого радио
не надо. Только вам с достоверностью что-то делать нужно. На хуторе
шепнешь: «муха» на навоз села, так на Красной уже орут, мол,
«Ледокол «Седов» пришвартовался.
-
Дурак ты, - насупилась Лида. – Я, знаешь, как струхнула?
Иван ничего не отвечал, а молча смотрел на
нее. Какая она была сейчас красивая. И ямочки на щеках, и кудряшки,
и сверкающие глазищи. Она когда смеялась, защуривалась так, что
одни щелочки виднелись, зато в негодовании распахивала ну прямо на
половину лица. Ничего за ними не видать было, за этими глазищами.