Вдалеке поднялся пыльный след. Пора было
собираться. Это Генка уже наведался в гараж с путевым листом и едет
обратно. Генка работал водителем на железнодорожной станции в
Динской, но Иван убеждал его перебраться в колхоз. По сравнению с
твердым железнодорожным окладом, здесь все было менее стабильно, но
вырисовывалась перспектива. Котеночкин явно вел колхоз в правильном
направлении, а значит и доходы колхозников должны были стать
солидными. Иван даже поговорил с председателем на этот счет, и
Панас Дмитрич обещал сразу посадить новобранца на только
поступивший с завода «пятьдесят первый» ГАЗ. Правда, Генка говорил,
что свой ЗиС не променяет ни на что, но он в жизни столько всего
наговорил…
Тем более, что Панас Дмитрич сразу определил,
что каждый вновь вступивший в колхоз член (а Генка ого-го какой
член, двухметровый!), получит в пользование двадцать пять соток
против положенных пятнадцати. Сошлись на том, что в рамках шефской
помощи станция выделила Генку и еще троих водителей колхозу «Знамя
Кубани» до конца уборочного периода. Колхозу лишние руки, крутящие
баранку, Геннадию – испытательный период, колхоз посмотреть и себя
показать.
Генка на эти два месяца перебрался к Ивану.
Рано утром он мотался в гараж за машиной, потом возвращался на
хутор, подбирал местных колхозников и с полным поющим кузовом ехал
к усадьбе и в поля. Первые несколько дней Иван утром ходил с ним,
но потом Генка сказал:
-
Ты, брат, не обижайся, но с твоей ногой только марафоны бегать. А с
вечера выходить, чтоб к утру в гараже быть – я на такое не
подписывался! Так что сиди лучше дома – тебе лишние полчаса над
учебниками почерепить, а мне опять же прогулка в одиночестве, твои
шутки не слушать всю дорогу.
Генка кривил душой – на самом деле именно его
рот почти не закрывался, а Иван больше слушал, молчал и
думал.
На
том и сошлись.
К
выгоревшему забору Ивана начали подходить хуторские колхозники –
здесь, на крайнем участке, и была остановка Генкиного
ЗиСа.
-
Остановка «Чертовы кулички!» - громко декларировал каждое утро
Генка и опускал борт грузовика.
Иван Акимович Никаноров захромал в дом
накинуть рубашку. День обещался быть длинным.
Панас Дмитрич сидел за рабочим столом,
разглядывая ежедневник. Душа рвалась в поля, ягодицы остужали пыл,
прилипнув к стулу. В одну из них, правую, он был ранен в сорок
четвертом, досталось и тазобедренному суставу. Нет, он не бежал от
врага, получив пулю в задницу. Благодаря ретивости комдива и
несогласованности в командовании армии их полк, проскочив линию
фронта, оказался в глубоком тылу противника и попал под
артиллерийский и пулеметный обстрел совсем не с той стороны, откуда
ждали. И теперь, хоть и спустя добрых четырнадцать лет, к дождю зад
сильно ломило, а на засуху он протяжно ныл.