Без
всякого эксперта-профайлера на лице Марьяны читалось мнение о
мужицких характеристиках своего супруга. Невысокое, надо сказать,
мнение. Между Бильбо Бэггинсом и Карлсоном.
Девушка
отстегнула ремень безопасности и вышла из машины. Виктор мысленно
обругал по очереди ее, себя, предзакатное мандариновое солнце,
слепящее глаза, а затем тоже выбрался наружу.
Жара
схватила в свои объятия, густая, обволакивающая, безнадежная. Не
позволяющая вдохнуть, вынуждающая экономить на каждом движении, она
требовала забраться в консервную банку на колесах с неработающим
кондиционером, замуроваться в ней до ночи, переждать, перетерпеть,
а под покровом темноты проложить обратный маршрут до Москвы и
газовать по холодку что есть сил, чтоб укрыться внутри МКАДа, как в
намалеванном на дощатом полу церкви круге от нечисти.
- Там! –
Марьяна указала рукой в сторону дерева, от которого они успели
удалиться на приличное расстояние.
И пока
Виктор щурился в надежде разглядеть, о чем она толкует, направилась
обратно к дереву. Эта походка недвусмысленно говорила, что сейчас с
ней лучше не спорить. Он вздохнул, залез обратно в машину и дал
задний ход.
Марьяна
даже не взглянула на поравнявшийся с ней автомобиль, и Витяю ничего
не оставалось, как медленно катиться по обочине следом.
- Здесь
она висела.
Он
проследил за рукой жены, указывающей на толстенную ветку,
загребущей лапой распростертую над дорогой на всю ее ширину, ту
самую ветку-обнимашку. Виктору подумалось, что неплохо бы повесить
на ней знак максимальной высоты, какие вешают на пролетах мостов,
чтоб водители грузовиков и спецтранспорта знали, могут ли они
проехать. Эту мысль сменила следующая – надо убираться отсюда и
побыстрее, схватить Марьяну в охапку, усадить в машину и дать газу,
игнорируя любые дорожные знаки, в том числе ограничения скорости.
- Кто? –
опустив стекло спросил он. Выглядело вполне по-семейному: жена на
солнцепеке и муж в тени.
- Да
женщина же! – зло бросила Марьяна. Ей совершенно не шли истерики,
равно как ему – борода. Поэтому он гладко брился, а она держала
себя в руках.
Какое-то
время супруги смотрели друг другу в глаза, так долго, что Виктор
успел удивиться, почувствовав что-то такое, давно забытое,
похороненное в рутине. «Ты не веришь! – Говорил ее взгляд. – Не
веришь собственной жене!»