Самому бы знать. Надо поскорее забиться в какую-нибудь нору и
хорошенько обдумать, во что я влип и как с этим бороться.
Дядька Ригер? Он. Да, точно, его так и зовут. Значит, с ним тоже
знаком. Один глаз всё-таки мне удачно подбили, он заплыл, и я
вынужден смотреть на нагнувшегося ко мне растерянного мужчину как
тот циклоп. Господи, да я же пацан! Лишь сейчас дошло. Не руки, а
ручки, и пальцы тонкие как у музыканта.
- Кто это сделал? Встать можешь? Скажи же что-нибудь!
Вот о чём я начну говорить, если ещё сам ничего не понимаю? Одни
вопросительные знаки в сознании крутятся.
- Я, я подрался, дядя. - нужная моменту фраза нашлась сама.
- Подрался?! С кем?
- Не помню, дядюшка Ригер. Голова болит ужасно. - как раз голова
и тело у меня ничего не чувствуют, в смысле, снаружи, там, где
ушибы. Зато внутри, в районе подреберья, будто огонь разжигается. -
Мне бы домой.
Пытаюсь встать на ноги, и с помощью мужчины у меня это
получается. Сколько ему лет? Ответ приходит мгновенно - сорок
шесть, на год меня моложе. А выглядит, минимум, на десять
старше.
Ничего удивительного. В этом мире стареют раньше, если конечно
ты не одарён магией или нет много денег, чтобы оплатить
омоложение.
В этом мире? Маги? Это конец. Сумасшествие хуже нищеты или даже
смерти. А разве безумцы могут здраво рассуждать, задавать себе
вопросы и искать на них ответы? Кажется, нет. Получается, что всё
происходящее со мной - самая настоящая реальность.
- Можешь идти? Степ, а ну-ка снова посмотри на меня. Ох, хорошо
тебя отделали. На шпану местную нарвался? Пойдём, умоешься, я
вызову лекаря, а вечером схожу к Барту. Он стражник, пусть
разберётся.
Шпана, лекарь, стражник, чушь собачья. Приходится руками держать
свод, над которым тяжесть готовой хлынуть на мою бедную психику
информации. Держу, разумеется, мысленно. Не надо ни о чём думать,
иначе точно свихнусь.
Ригер хлопочет над Степом, то есть теперь уже надо мной,
Степаном Николаевичем Изотовым, словно наседка над цыплёнком. Разве
так должен обращаться отставной сержант герцогского войска с
сиротой, которого взял на воспитание, когда тому не исполнилось и
двух лет? Точно нет.
Это Степ Ниш, тринадцатилетний избалованный оболтус, мало
понимает в таких вещах, я же вижу немало странностей в дядьке, в
его обращении с воспитанником. Или я чего-то не знаю? Неужели он
так сильно любил мать мальчишки, с которой сожительствовал? Не
думать. Всё позже. Вот и калитка.