Я прислонилась к стенке, как когда-то на вокзале, и молча
смотрела на него. На то, как двигаются его губы. Губы остались те
же. Наверное, только его губы и не изменились.
Я вновь, как и когда-то, впитывала в себя его облик. Мне не было
противно или страшно, нет. Это был Митя. И он звал меня замуж.
Пришёл ко мне. Потому что все другие прогнали его. Потому что все
прогнали его…
Осталась только я, безнадёжно влюблённая в него Клавка. Я и
сейчас любила его. Даже такого. Да, я любила его.
- Так ты пойдёшь за меня, Клавка? – вновь повторил Митя.
Наверное, ему очень хочется в кого-нибудь присунуть, вдруг
подумала я. После фронта и на козу полезешь, вдруг вспомнила я
подслушанные разговоры в госпитале. Ему всё равно в кого сейчас,
Мите. Ему подойдёт любая дырка. Поэтому он и пришёл ко мне. И
смотрит на меня с желанием. Желая не меня, а любую, абсолютно любую
дырку, которая даст ему. Которая ему даст.
- Так что, Клавка? Что?
- Нет.
- Что, раньше-то до небес, небось, прыгала бы, а, Клавка? А
сейчас нет?
- Нет. Не приходи ко мне больше, Митя.
- Ты предательница, Клавка. Ты ж одна меня любила из всех этих
девок. Предательница. Ты сейчас предаёшь не меня, Клавка. Ты
предаёшь любовь, Клавка. Эх ты, Клавка, Клавка… Клаудиа, твою мать…
Ответишь ты ещё за это, ответишь, - погрозил мне костылём Митя, -
ответишь, твою ж мать…
Хлопнула дверь. Мелко осыпалась штукатурка.
Я осела по стене и скукожилась в комок, плотно обхватив колени
руками…
- Ну чего, Клавка? Это он? – склонилась надо мной мать.
Я кивнула. Он.
- Чего, замуж, небось, звал?
- Звал…
- Отказала?
- Отказала…
- Ну и правильно. Пускай теперь попрыгает, козёл безногий.
Пускай попрыгает да вспомнит, как ты тенью тут ходила, маялась. Что
ж, я не видела ничего, что ли. И хорошо, что тогда не получилось у
вас ничего. Зачем бы он тебе сейчас нужен был?
- Замолчи! Замолчи, мама!
Я зажала уши руками, не в силах слушать материн голос, что
прогонял голос Мити, которым ещё была полна наша прихожая…
А потом я завыла в голос, завыла и забилась на нашем солнечном
берёзовом полу как рыба, вытащенная вдруг на берег…
В тот же вечер я заболела. Неизвестно откуда взялись и
температура, и жар, и бред. Словно в тумане я видела лица отца и
матери, склонившиеся надо мной, слышала испуганный голос
сестрёнки.
Я металась в бреду три дня и три ночи. Повторяя беспрестанно его
имя. Митя…