Но эмоционального пика наша дискуссия
не достигла по той простой причине, что хозяин владений на
территории оазиса объявился на пороге дома с полными бурдюками
воды. Засеменил к нашим верблюдам, путаясь в полах своего одеяния,
и торжественно вручил Динару товар. Тот, лепеча что-то на
аравийском, отсчитал ему несколько купюр.
Внезапная сделка состоялась. И теперь
бичевание нерадивого раба можно было продолжить с прежним
тщанием.
– Мир твоему дому, Ваккас, а нас
ждет… – что-то там дальше на аравийском, – …Джакард!
– Счастливого пути! – с жеманной
улыбочкой проводил он нас восвояси.
Однако я уходить отсюда не спешил.
Просто мне нужен был повод. Веский повод, чтобы остаться.
Вот Ваккас вразвалочку вернулся к
столбу, гаркнул что-то провинившемуся мужику, и замахнулся
бичом…
Удар! Звук прогулявшейся плети по
загорелой коже спины, и одновременный резкий выдох остальных рабов.
Детям прикрыли глаза.
– Господин Маркделецкий! – прикрикнул
на меня хабб, оборачиваясь. – Поторопились бы вы, иначе мы вас
потом навряд ли в пустыне отыщем.
Еще один удар! На этот раз мужчина
издал сдавленный стон, но стиснул челюсти и покорно продолжил
терпеть. А я заиграл желваками и сжал поводья до побелевших
костяшек. Разве уважаемый себя юстициар может пройти мимо подобной
несправедливости? И не важно, возьму ли я заказ на это или вмешаюсь
задаром.
Рабство – это грязь. Грязь, от
которой надобно избавляться, чтобы не плодить людей с искалеченной
судьбой.
– Чего вы там застыли? – снова подал
голос Динар, останавливаясь и подмахивая мне рукой. – Пойдемте же,
благородный господин! Это их дело! Но ни в коем случае не наше, и
уж тем более не ваше!
Прозвучал третий удар. Отозвавшийся
звоном в моих ушах и окончательно переполнивший чашу терпения. Нет,
так дело не пойдет. И пусть я хоть трижды останусь не прав в глазах
местных жителей, законы справедливости и морали едины для всех.
Спрыгнув с верблюда, неспешным шагом
я направился к Ваккасу, по пути разминая шею. Заслышав мои шаги,
рабы развернулись ко мне вполоборота. Страх отразился на их лицах,
и они крепче прижали к себе детей. Вероятно, приняли меня за лицо,
заинтересованное в покупке одного из них. Не желали расставаться с
детьми. Вдруг, я решу взять мать, а ребенка оставить сиротой на
попечении этого вот хрыча.