Самое трудное было в этом холоде расстегнуть молнию у куртки и впустить туда заледеневший воздух улицы. И даже понимая, что ей это поможет не умереть от холода или просто не заболеть, она не сразу решилась на столь отчаянный поступок. Как только она, очень быстро орудуя руками, натянула на себя свитер и шапку, которая ей вовсе не показалась такой страшной как прежде, к подъезду, словно материлизовавшись из воздуха, подъехала машина. Понимая, что это ее шанс проникнуть внутрь, она подскочила к двери и начала ковыряться в сумке, как если бы искала ключи. Из машины вывалились возбужденные молодые люди и со словами: «Что ищем, а?» открыли ей дверь в рай.
Было ли что-либо в ее жизни лучше этого момента? Все эти поездки заграницу, томление на пляже, еда в дорогих ресторанах под мерную болтовню родителей, прекраснейшие развлечения в парках аттракционов, глаза мальчика на дискотеке и успех на школьном конкурсе красоты не стоили и десятой доли блаженства, охватившего ее в теплом подъезде.
Молодые люди на ее счастье ею не заинтересовались, а двинули пешком на три этажа вверх. А она, поднявшись на площадку к почтовым ящикам, начала греть руки около батареи.
«Господи, что это за такой подъезд?» – думала она в полном восторге, вспоминая, что никогда раньше не видела батарей в подъездах. Или просто не замечала? Батарея была настолько горячая, что ее распухшие от холода пальцы моментально отогрелись и покраснели. Она хотела сесть на эту батарею, лечь, обнять и ласкать ее только за то, что она существует. Она не замечала набросанных бумажек вокруг, окурков и неимоверно толстого слоя пыли или правильнее сказать грязи, лежащей на самой батарее. Куда делась ее врожденная брезгливость, ее способность чувствовать тошноту при любом засохшем пятне на кухонном столе и почти рвоту от прилипшего куска жвачки к ее ботинку? Сейчас она испытывала настоящее блаженство.
Ее вчерашняя ночь с Лариской прошла достаточно бурно. Сначала они долго тусили в парке с ребятами, пробавляясь пивом и чипсами. Потом, когда стало холодно, перебрались в Ларискин подъезд. И хоть консьержка впустила их, но долго ворчала вслед, ругаясь на мусор, будущие окурки и громкие разговоры до полуночи. На Ларкином этаже оставаться не рекомендовалось, поэтому, они звякнув в дверь и сообщив ее родителям, что они почти дома, – «почти-почти и скоро появимся не волнуйтесь!», поднялись на последний этаж. Весь этот этаж занимала одна семья, которая за своими железными дверями, глухо отгораживающими вход в квартиру, никогда на них не жаловалась. Скорее всего двери были со звукоизоляцией, как и сами стены квартиры, а ее жители предпочитали рано ложиться и поздно вставать. Так что место для их компании, как говорится, было намоленным. Ну а что до мусора, так на то есть консъержка, горничная, уборщица. Этот вопрос никогда их не интересовал.