Думать приходилось
много. Решиться на побег – дело одно. Но вот осуществить его – уже
совершенно другое. Мягко говоря, практически неосуществимое.
Элитным
гладиатором он пока ещё не стал. Скорее элитным рабом с отдельными
апартаментами. Ну, или тюрьмой. Пока Алексей не мог ходить, его не
слишком-то беспокоил тот факт, что его не выпускают из фургончика.
Через пару дней после разговора с Хазом, когда сил на то, чтобы
пройти несколько десятков шагов, у него стало достаточно,
Представитель попросился в туалет на улицу у женщины, принёсшей ему
еду. На что получил совершенно безапелляционное “нет”.
Большую часть
времени выйти у него возможности и так не было – как говорится,
собаки лаяли, караван шёл. Но, очевидно, никто не собрался
выпускать его на улицу ни во время обеденных привалов, ни вечерних
стоянок.
– Меня собираются
выпускать? – спросил Алексей на следующий день у Хаза.
– Нет, – сухо
ответил тот.
– А что так?
Боитесь, что сбегу?
Хаз
усмехнулся.
– Вовсе нет. Здесь
некуда бежать, Алекс, негде прятаться: мы едем посреди пустоши. Ты
сейчас в подвешенном состоянии – ни жив, ни мёртв. Кто-то вроде
призрака. Поэтому тебя нельзя практически никому видеть.
– А ты и та
женщина? – фыркнул Представитель.
Ухмылка Хаза стала
ещё шире. Вообще, улыбчивый он был засранец.
– Запреты должны
быть везде и всегда, но их суть в том, чтобы приносить пользу, а не
вред. Или ты бы предпочёл умереть с голоду в этом фургоне? Так что
и у этого, и у многих других запретов есть исключения. На тебя
можно смотреть во время боя. Иначе какое было бы веселье, а? Мне
можно тебя видеть, так как я самый сильный физически и духовно
мужчина в лагере: на меня твоё проклятье не падёт. А эта женщина
бесплодна, ей уже хуже не станет. Ты, кстати, можешь использовать
её по прямому назначению.
Алексей хотел
переспросить про прямое назначение, но, открыв рот, понял, что это
за такое назначение, и тут же его закрыл. Про эмансипацию в
обществе, где людьми торговали, как вещами, наверняка не
слышали.
– Я ещё слишком
слаб для этого.
– Когда-нибудь
перестанешь быть слишком слабым, – пожал плечами работорговец.
Представитель
непроизвольно повёл плечами. Из-за жутких татуировок на лице с
первого раза и не сказать, сколько его кормилице лет, но явно не
меньше сорока. Это была тощая женщина с сутулой натруженной спиной
и очевидной нехваткой зубов. В общем, далеко не мечта. Это ж
насколько нужно осатанеть от воздержания, чтобы на такую
полезть…