– Ещё одно, –
сказал Алексей вслух. – Когда твой… боец побеждает в поединке, это
ведь престижно?
– Конечно.
– Тогда… –
Землянин протянул Хазу пустую миску, – прикажи удвоить порции,
иначе я не успею восстановиться до следующего боя.
Работорговец
рассмеялся и вышел, ничего не ответив. Но на ужин кроме горшочка с
кашей принесли приличный край хлеба, намазанный топлёным жиром.
Проснуться,
поесть, поваляться на циновке, чувствуя всеми костями каждую
колдобину, встреченную на дороге, задремать, поесть, поваляться на
циновке, поесть, заснуть. Ночами Алексей спал, как убитый, просто
падал в черноту и пребывал в ней до самого утра. Днями скорее
дремал, чувствуя покачивание фургончика и слыша звук моторов,
человеческие голоса и лай собак. Отражение не возвращалось, и
Представитель был рад этому – ему чертовски не хотелось
возвращаться в ту яму с трупами. Оставалось только надеяться, что
его подсознание найдёт выход из той ситуации. Надеяться, есть,
спать... И так изо дня в день. Караван работорговцев уверенно
двигался на юг, чему Алексей был только рад.
Ведь семь из
девяти других участников Игры находились на северном побережье
материка. Видимо, каждый из них занял удобную для себя позицию и
выжидал, пока не торопясь сближаться с другими, чтобы вступить в
бой. По красным пятнам в голове сложно было судить о расстояниях,
но две ближайшие друг к другу точки разделяло не менее чем полсотни
километров.
На двоих южан, к
которым Алексей как раз таки приближался, пока можно не обращать
внимания – их разделяло ещё три четверти материка, а это добрых две
тысячи километров.
Поэтому
Представитель Аларии не беспокоился о Продавцах грёз и их
Представителях. Да зачем было беспокоиться? Нужно было принимать
пищу, спать и смотреть в потолок. И если на первый день такого
путешествия ему казалось, что он готов провести так хоть всю
оставшуюся зиму, на третий это состояние казалось терпимым, то
через неделю смерть от рук другого раба или Продавца грёз начала
казаться не такой уж плохой альтернативой охватившей его скуке. За
это время Алексей восстановился настолько, насколько вообще было
можно – он крепко держался на ногах, немного набрал в весе, а его
мышцы окрепли. Рана зарубцевалась, и хотя до полного заживления ещё
было далековато, воспаление и гной ушли окончательно. Но боль не
уходила, она всегда была где-то рядом, то резко дёргая где-то в
глубине раны, то возвращаясь надолго, ноя, словно десяток больных
зубов сразу.