Уже буквально
через несколько шагов снег под его голыми ступнями сменился на
ледяной пол, усыпанный мелкой каменной – или бетонной – крошкой.
Алексей рискнул раскрыть глаза. Здесь царила полутьма. Его вели по
абсолютно голому коридору к неработающему эскалатору.
– Это очередной
стадион для ваших игрищ? – спросил он старика.
– Ритуалов, пёс, –
грубовато ответил тот. – Ритуалов, а не игрищ. Ты смотришь на нас
свысока, тебе кажется, будто ты служишь властелинам Нейи. Но ты
ошибаешься. Они – лишь пережиток прошлого и вскоре умрут все до
последнего. И свысока на тебя должен смотреть я, живой человек.
Настоящий, не лишённый души.
– Как хочешь, –
пожал плечами Алексей.
На том разговор
закончился. Шли они долго, минуя абсолютно пустые залы и коридоры с
голыми стенами и потолками. Постепенно становилось всё теплее, но
источник этого тепла был не ясен. Наконец, стрелка завели в
какую-то подсобку, в которой стояла только скамья, рядом с которой
в стену была вбита железная петля.
– Что со мной
будет? – спросил Алексей, когда его грубо усадили и приковали
другой конец цепи к петле. Скамья оказалась на удивление мягкой и
тёплой, так что он сразу вытянул ноги, наслаждаясь.
– Ты умрёшь, –
хмыкнул старик.
– А
поподробней?
– Тебя убьёт Хаз в
ритуальном поединке.
– Очередной
поединок? – фыркнул Представитель. – Я прошёл уже два, не боишься
за своего вождя?
– Нет, – оскалился
в ответ работорговец. – Раньше ты участвовал в поединках равных.
Это же будет скорее ритуальное убийство. Ты будешь в чём мать
родила, а у Хаза помимо боевой экипировки будет специальный нож,
которым мы перерезаем глотки быкам. Он длиной в локоть. Ты
животное, и мой сын забьёт тебя на мясо, как животное. До вечера,
пёс.
Работорговцы ушли,
захлопнув дверь.
– До вечера, –
хмыкнул Алексей и улёгся на скамью.
В этой каморке
было тепло, сухо и пахло пылью, поэтому он блаженствовал. Поесть бы
ещё чего, но абсолютно счастья не бывает. Поэтому Алексей просто
уставился в потолок и принялся ждать.
Ждать пришлось
долго, до позднего вечера или даже до ночи. Алексей пару раз
задрёмывал, в конец оголодал и до чёртиков хотел отлить. Если
проблему еды он решить не мог, то вторую просто не хотел, и дело не
в гигиене – таким грязным как сейчас он не был никогда в жизни.
Просто не хотелось портить так приятно ничем не пахнущий
воздух.