— На кого ты учился? На коммандос?
— Хуже. Нас готовили в пионеры, так что из черепа коммандоса мы
бы сделали скворечник.
Чтож, вот мы и снова тут. Неделька, что, казалось, больше нужна
была мне, чем Виктору, прошла плодотворно. Ну а как назвать то, что
я, в перерывах между чтением «мыслей» на столе, попытками открыть
«не открываемое» и перевариванием ранних этапов жизни Франкенштейна
умудрялся насиловать себе мозг Копьём. Так сказать, слушал концерт
ВИА* «Безумие и Ко». За семь «сделочных» дней, удалось поставить
новый рекорд — сделать целый шаг, почти вплотную подходя к двери.
Ну а за последующие, когда я инвестировал всю боль моего
изнасилованного Копьём разума в пение, чем насиловал мозги уже
Виктору, удалось продлить время с «ай, блять, еб... любить вас
всех, ну его нафиг, шаг назад» до «ладно, минут пять могу и
потерпеть». Такое ощущение, что после определённого момента, каждый
новый сантиметр приходилось выгрызать зубами, борясь за собственный
разум. Боюсь представить, что будет, когда я вплотную приближусь к
двери? Меня разорвёт как хомячка от капли никотина?
В любом случае, выбирать-то мне особо и не приходилось. Дело в
том, что этот суицидник доморощенный, совсем хиреть начал — видать
всё-таки хвалебная сила Копья имеет пределы. Так что вот уже третий
день я имею «удовольствие» читать записи о том, что тело
Франкенштейна начало слабеть. Вернее, как, слабеть — в нём сейчас
силы, благодаря той дряни вампирской, и так с гулькин нос —
выезжает только на регенерации, что ему даёт Копьё. И вот она,
заёмная регенерация, как раз, начала сдавать позиции. Если раньше
всё было в шатком паритете — отрава подавляла восстановление тела
самого Франкенштейна, пока то постоянно кровоточило, а Копьё разве
что могло давать регенерацию до той степени, чтобы не загнуться от
кровопотери, то вот сейчас равновесие было нарушено. Ещё слабо,
едва заметно, но не для Виктора и, как следствие, меня (спасибо
тебе, высокоорганизованный разум Франкенштейна за то, что ты есть и
то, что в тебе есть я).
Так что, у меня не было времени долго и упорно взвешивать все
«за» и «против», вплотную приближаясь, кхем, к дедлайну. Впрочем,
всё как я люблю — ведь все же знают, что месячный проект получится
лучше и круче, если начать делать его за двадцать четыре часа перед
сдачей? Нет? Кхм, ладно... Конечно, можно было сколько угодно
сидеть и рассуждать, дескать, пофиг, если жизнь будет хуже смерти,
то и не надо тогда этой вашей жизни такой. Вот только стоило
настоящей Костлявой замелькать на горизонте, как, словно по
волшебству, переобуваясь в прямо посреди прыжка, я сменил
направление мыслей. Жить действительно хочется (и очень), а я не
Франкенштейн, который тут кукует уже целый год, отчего успел
внутренне смириться, так что надежда во мне бьёт ключом. Разводным.
По голове.