— А не должен? — что-то я перестал улавливать ход
мыслей собеседника.
— Не должен... — от раздавшегося за спиной
звука я едва не вскрикнул, словно девчонка, только
сейчас понимая, что до этого всё наше общение было мысленным, а не
голосовым. Резко развернувшись, я отшатнулся, ведь
сзади стоял высокий длинноволосый блондин с осунувшимся и
болезненным лицом, в белой рубашке-сорочке, с каким-то
воротником-галстуком, жабо вроде бы называется; мешковатыми
рукавами и тёмными... штанами? На штаны, впрочем, они слабовато
тянули, скорее какие-то обтягивающие бриджи до колен, из-под
которых виднелись длинные, не то носки, не то колготки, не то
чулки. Белые. А на ногах туфли, такие классические, века
восемнадцатого, как на Моцарте.
— Это кюлоты.
— Чего? — я это, сейчас, что, в слух сказал?
— Говорю, это не «бриджи», а кюлоты — традиционная одежда
аристократа восемнадцатого века. И, да, сказал.
— Блядь!
Франкенштейн усмехнулся, отчего его осунувшееся лицо приобрело
опасный оскал.
— Вот тут я с тобой полностью соглашусь — ситуация у нас та ещё
«блядь». Ну, здравствуй, «Шиза православная»... — подколол он меня
моей же фразой.
— Эм... привет? — захотелось по-дурацки пригладить волосы на
затылке и одновременно начать прыгать как маленькая девочка.
Сколько я тут, три недели? Месяц? Такое ощущение, что самую
настоящую вечность. Был бы он женщиной, даже пусть страшной —
расцеловал бы, смеясь как идиот... Ну или как Робинзон Крузо,
впервые увидевший свою Пятницу (в той версии, когда это была именно
она).
В то же время как я разглядывал Франкенштейна, не зная, что
делать дальше, он, по всей видимости, занимался тем же. Н-да уж, на
фоне, даже в таком состоянии остающегося красавчиком, Виктора, я
смотрелся откровенно не очень: да — мужествен (очень надеюсь на
это), да — бородат, да — с собранными в хвост волосами. Только я
больше напоминал эдакого боевого гнома (пусть и переростка, ростом
метр шестьдесят или около того) — Гимли какого или Мурадина, только
борода не такая шикарная. Виктор же больше напоминал эльфа, не
Роулинг, прости хоспади, а Толкиена — высок (на голову-полторы выше
меня), отлично слажен, хотя и видно, что сильно истощён;
блондинистые завивающиеся к концам волосы, правильные черты лица.
Одним словом — любимчик женщин. Донжуан хренов.