— Нет, не в силах — это в их Сути.
— Ах, да, таинственная Суть, — передразнил его я. — Теперь всё
понятно! — по моему лицу было видно, как мне «всё понятно», вот
только Виктор не собирался ничего объяснять, скорчив такую морду, с
которой профессор кафедры «Проблем Квантовой физики» смотрит на
гуманитария, не понимающего простейшего принципа неопределенности
Гейзенберга.
Помолчали. В это время я ещё раз задавался вопросом, надо ли мне
всё это? Ответ, как ни странно, был всё тот же — надо. Может, я ни
черта не понимаю во всей этой научной и псевдонаучной ереси,
которую подчас несёт Франкенштейн, может не осознаю той пропасти,
куда улечу, стоит Копью сломать и подчинить мой разум, но я всегда
был человеком дела, а не мысли. Да, в последнее время мне
приходилось быть скорее вторым, чем первым, но сути это не меняло.
Хах, сути...
— Вижу, — начал Виктор, после того как я поднял на него
блуждавший по кабинету взгляд. — Мои слова не смогли тебя
переубедить... Жаль. Очень жаль.
— Я надеюсь ты сейчас не будешь как какой-нибудь злодей из
дешевых мюзиклов с грустным лицом вырывать мне кадык, приговаривая
«Не я такой — жизнь такая»?
— О, нет, мюзиклы это у нас по твоей части, — в первый раз за
всё время рассмеялся он. Громко, надрывисто, по-настоящему. — Тебе
удалось невозможное — отбить у меня любовь к музыке! Этого не
смогли сделать даже новомодные «певцы» хип-хопа, гордись! — утирая
капельки слёз в уголках глаз, Виктор казался живым, даже не смотря
на болезненно осунувшееся лицо и исхудалое тело.
— Я сделаю кое-что хуже, — его лицо изменилось, став вмиг
серьёзным. — Я заставлю тебя ответить за свои слова. Ты хотел
свободы? Ты её получишь. Заявлял о своей силе воли? У тебя будет
шанс проверить её на деле. Хотел показать, что умнее и находчивее
меня? Докажи это или умри. Но запомни, с этого момента моя совесть
будет чиста — теперь все деяния, как мои прошлые, так и твои
будущие будут лежать на твоей совести. Ты сам этого хотел, — ехидно
улыбнулся он.
— А можно без пафоса? — с лицом, просящим кирпича, беспощадно
убил момент. Хотя это только внешне, внутреннее же мне одновременно
хотелось прыгать от счастья, осознавая, что у меня, кажется,
получилось и биться в истерике, понимая, что теперь вся та бездна
проблем Франкенштейна повиснет на мне мёртвым грузом.