— К чему вы это?
— К тому, что, зайдя сегодня в столовую, на твоём лице я увидел
знакомое выражение, кое успел хорошо изучить двенадцать лет назад.
В собственном отражении зеркала. Тогда, во время последней своей
охоты, я потерял ногу. Калек охотников, как тебе возможно известно,
не бывает — это всё равно что добровольно сунуть шею в пасть твари,
— похлопал он ладонью по протезу, кривовато улыбнувшись. — А потому
я был вновь разбит. Я не представлял, что мне делать дальше. Не
представлял, как буду жить, зная, что кто-то может умереть без моей
помощи. Без меня, и так малочисленные охотники, стали ещё меньше, а
значит меньше людей получат шанс на спасение. Я не мог себе этого
простить.
— Мне понадобилось два года на то, чтобы понять, что, двадцать
семь лет своей жизни я прожил во лжи. Во лжи самому себе. После
моей травмы мир не перестал жить. Люди рождаются и умирают каждый
день в таком количестве, что, пока ты их считаешь, родиться и
умереть успеют столько же, если не больше. А моя травма... К
сожалению, один старый и врущий самому себе большую часть жизни,
охотник, ничего не решит, — смешок в этот раз не был грустным или
тяжелым, как был множество раз до этого. В этот раз он был другим,
словно Джошуа усмехался над самим собой, но по-доброму, как будто
любимый дедушка смотрит на первые неудачи внука, которому те
кажутся бедой мирового масштаба, а на деле — лишь маленькой
неудачей, должной дать первый ценный урок.
— Я прожил большую часть своей жизни в иллюзии, в которой мнил
себя одним из избранных, тех, кто стоит на страже человечества.
Знает о нависшей над человечеством угрозе, и защищает спокойный
сон, положа свою жизнь ради того, чтобы другие могли спать
спокойно. Отчасти это было так, — кивнул он. — Но лишь отчасти.
Нельзя помочь всем и каждому, неважно, насколько ты силён. Мир не
будет зависеть от одного тебя. Конец света не наступит в тот же
день, когда ты перестанешь его «спасать». Ведь мы лишь люди — в
этом наша слабость и одновременно сила. Нас много и там, где не
преуспел ты, обязательно преуспеет кто-то ещё. А там, где кто-то
упал, встанут двое, трое, десятеро...
Признаться честно, что-то внутри меня эти слова задели, отчего
по телу разлилась неприятное чувство, когда слышишь правильные
слова, умом понимаешь, что они правдивы, но вот внутри поднимается
какое-то иррациональное отрицание. Будто не хочешь верить в