Не скрою, что такой поворот и меня удивил. Не думал я, что
Квадратько подсунет мне такой финал всей этой сказочки. Потому,
посмотрел я на него снова, силясь в незыблемых его чертах,
рассмотреть какой-то намек, ключик, или еще что похожее.
Милиционер тоже глянул на меня. А потом, едва заметно подмигнул.
Я удержался от того, чтобы хмыкнуть, и тут же раскусил все его
намерения. Ай да Квадратько! Ай да хитрый лис! Ну молодца!
— Не знаю, — сказал я, — дело тут сложное. С одной стороны,
пожилую женщину на срок обрекать, пусть и условный, ежели повезет,
как-то не удобно. Это ж какой для нее позор на семью? А с другой
стороны, заведомо ложный донос — серьезное преступление. Сложно
мимо такого пройти просто так, да глаза закрыть.
— Да вот и у меня такие точно мысли, — Квадратько изобразил
тоскливую задумчивость, — потому я и не знаю, что тут делать.
Я глянул на Екатерину Ивановну. Та сидела на своем стуле белая,
как призрак. Лицо ее, искаженное страхом, казалось, застыло
восковой маской.
— Екатерина Ивановна, — засопел Квадратько, — есть вам что на
это сказать?
— Я всего-то хотела беду отвесть от своего младшенького, —
проговорила она тихо.
— Так беду не отведешь, — сказал строго майор, — очень много
свидетелей и улик против него: показания, отпечатки пальцев и
прочее. Тут ваше заявление навредило только вам самой.
— Виной всему тому неспокойное материно сердце. Казалось мне,
что надо бежать, что-то делать, чтобы не дать хоть одного моего
мальчика в обиду.
— А печально будет мальчику, — пожал я плечами, — если у него на
свободе никого не останется. Если не к кому ему будет возвращаться.
Некому ему будет передачки носить. Жену же забрали от него, за то
что побивал.
Екатерина Ивановна вдруг горько скривилась и тихо заплакала.
Стала утирать глаза свои платочком.
— Ну-ну, — подошел к ней Сашка и положил руку на плечо, — да не
плачьте вы.
— Если вам и нужно плакать, — сказал строго Квадратько, — то
только из-за своей бессовестности и неосмотрительности. Потому как
заявлению вашему не давал пока я ходу. Даже не регистрировал.
— Прошу, — Взмолилась Серая, — отдайте. Я его тут же порву! При
вас! Как же мои мальчики останутся без матери-то? Они ж не
переживут! Нету у них никого на белом свете теперь, кроме меня!
— Может, я и хотел бы, — Квадратько положил на лист свою
широкую, но короткопалую ладонь, — да не могу. Потому как
милиционерский мой долг не дает мне никакого права мимо такого
проходить. Бо какой же я тогда милиционер?