Служка в драной рясе, вздрагивая рыжей бороденкой, спешит по скользкой тропе. У груди – небольшой сверток, концы платка по-заячьи выглядывают из узла.
– Досифей, куда тебя Господь погнал, обедня скоро, – звонарь наклонился над перилами звонницы, – опять к узникам спешишь?
– Спешу, милый, несу вот хлебца им пожевать, батюшка послал… Божий праздник для всех одинаков… – Досифей скрипит тяжелой дверью темницы и пропадает в черноте овального дверного проема.
– Епифаний, помоги, – пытается подняться Аввакум, в сумраке скудно освещенного сырого подвала его глаза – как два темных пятна. Его худая рука, зацепив звенья прикованной к стене цепи, трудно гнется, приподнимая сухое длинное тело бывшего протопопа навстречу Досифею.
– Пришел, кормилец, – старец-инок Епифаний поддерживает Аввакума, блестит голодными глазами, – отец Лазарь, Досифей праздничную снедь принес…
– Уйми радость-то, отче, – укоризненно качнул бородой протопоп, – не животу радуйся, а Божьему дару, все на земле – от Бога…
– Запел отец протопоп, корке хлеба и то возрадоваться не даешь, – низковатый и лысоватый поп Лазарь, перекинув через искалеченную руку цепь, потянулся к узелку Досифея, – ну давай что ли, брюхо совсем свело…
– Сейчас, болезные, сейчас, – замешкался над узелком Досифей, разворачивая холстину, открывая куски теплого еще хлеба. – Держи, батюшка, – протянул он хлебную краюшку Аввакуму, припал щекой к длинным нервным пальцам расстриги, – благослови, отче, освободи душу мою от грехов.
Двумя перстами Аввакум перекрестил склоненную голову Досифея:
– Живи с Богом в своей душе, Досифей…
Зубы протопопа жадно вонзились в теплую хлебную мякоть, ладонь потянулась к подбородку ловить крошки.
– Помню, матушка-покойница таким же вкусным хлебом в детстве угощала, – вздохнул среди всеобщего молчания Аввакум.
– О хорошем-то все помнят, да и о плохом тоже, – откликнулся Епифаний.
– Не жалуюсь на память свою, многое в нее плетью вбито…
– Описал бы ты жизнь свою, – потянулся к протопопу Епифаний.
– Давно мыслю об этом, – согласился Аввакум, – да где мне бумагу взять, чернила?
– Найду, батюшка, прикажи, – Досифей вспотел от усердия.
– Своруешь, новый грех… – В углу «ямы» зашевелился маленький щуплый дьякон Федор. Пряча правую руку с отрубленной кистью, он потянулся здоровой рукой к узелку Досифея, осторожно понес ко рту свой кусок праздничного хлеба.