– Верую, батюшка… Грешна, дорогу к храму совсем позабыла…
Поп замолчал, разглядывая Матрену, что-то постороннее мелькает в его взгляде – уж больно хороша девка, – что за грех тебя мучит, исповедаться хочешь?
– Хочу, батюшка, спаси, сними грех…
– Имя твое как? – тихо произнес поп, взял женщину за руку.
– Матрена, – выдохнула девка.
– Что за грех мучит тебя? – Аввакум набросил на плечи Матрены край епитрахили, осторожно возложил свою ладонь на склоненную русую голову. Гладко зачесанные волосы девки блестят в свете близкой толстой свечи аналоя.
– Каюсь в грехе женском, батюшка, блуд окаянный владеет душой моей, излечи, отче, больше сил нет терпеть, – Матрена осторожно к себе ослабевшую руку попа, прикрывает вздрагивающими тонкими пальцами батюшки тугую выпуклость своей груди, – чуешь, отче, как душа моя бьется, огнем блудным сжигаемая?
Адский огонь мужского желания заплясал на лице попа свой жуткий танец, искривил в болезненной гримасе его губы, повел в сторону темную курчавую бородку. Хриплый стон скользнул сквозь стиснутые зубы, пальцы против воли сжали упругую женскую плоть. Резким движением Аввакум отвел грешную руку и поспешно сунул кисть в дрожащее пламя близкой свечи.
– Уйди, девка, уйди от греха, – прохрипел он.
Матрена вскрикнула, приподнялась…
– Прости меня, батюшка, прости ты меня, блудню окаянную… Святой ты…
Поп спрятал сожженнную руку в складках епитрахили, не поворачивась к девке, крикнул:
– Да уходи ты…
Плачущая Матрена медленно пошла к выходу.
Калитка стукнула, пропустив на поповское подворье крепкую вдовицу, которая, несмело сделав несколько шагов вперед, вдруг упала на колени, воздев руки к подходящему Аввакуму.
– Аввакум Петрович, батюшка, последняя надежда на тебя и осталась…
– Встань, Пелагея, что с тобой? – Аввакум махнул рукой, отправляя в дом свою любопытную красивую попадью. Та покорно ушла в избу.
– Староста наш Лукерью мою силой со двора свел… Загубит девку, – Пелагея зарыдала, уткнувшись мокрым лицом в ладони, – защити, отче…
– Бог защитит, Пелагея… А ну, пошли, – поп озлился, крепко прикусил густой ус, – и на старосту управу найдем.
Крепок забор старостова хозяйства, свежекрытая изба весело смотрит резными наличниками на широкий с коровником двор.
– Останься, Пелагея, я сам, – бросил вдове запыхавшийся после быстрой ходьбы Аввакум, решительно взбежал на крыльцо и резко рванул на себя дверь избы.