17/VII, среда – вечером служит в Ризоположении
18/VII, четверг – утром помогает в Ризоположении
19/VII, пятница – выходной день
20/VII, суббота – утром помогает в Ризоположении
20/VII, суббота – вечером служит в Ризоположении
21/VII, воскресенье – утром помогает в Ризоположении
22/VII, понедельник – утром служит в Ризоположении
23/VII, вторник – утром служит позднюю в Ризоположении
24/VII, среда – утром служит в Ризоположении
24/VII, среда – вечером служит акафист в Донском
25/VII, четверг – выходной день
26/VII, пятница – выходной день
27/VII, суббота – утром помогает в Ризоположении
27/VII, суббота – вечером служит в Донском
28/VII, воскресенье – утром служит в Донском
29/VII, понедельник – утром служит в Ризоположении
30/VII, вторник – утром служит в Ризоположении
31/VII, среда – вечером служит в Ризоположении
1/VIII, четверг – утром служит в Ризоположении
1/VIII, четверг – вечером служит в Ризоположении
К сожалению, в расписании не отражено ежедневное посещение (между богослужениями, а также и в выходные дни) батюшкой старых, больных и скорбящих – его поездки в разные концы Москвы для того, чтобы утешить, укрепить, ободрить, приобщить Святых Тайн, возжечь огонек веры, поддержать словом, делом и молитвой.
* * *
По известным историческим причинам отцу Николаю не разрешали говорить проповеди (хотя при таком огромном стечении народа это было просто необходимо). Поэтому им был найден выход, которым впоследствии пользовались многие другие московские священники: слово пастыря зазвучало, предваряя индивидуальную исповедь, и вполне вписалось в так называемую исповедь общую.
Вот как вспоминает исповеди, проводимые отцом Николаем Голубцовым, Сергей Иосифович Фудель: «Свою “общую исповедь” он вел почти каждый день, и каждый раз за простотой его слов чувствовалось, что он ведет ее точно впервые. Временами он как бы уже не говорил, а просил, умолял, призывал в желании разбудить все еще спящее сердце. И по себе, и по многим скажу, что за много лет не было случая, чтобы мы возвращались после исповеди у отца Николая с прежней сухой душой»[6].
Он был настоящим пастырем душ человеческих, благодать видимо присутствовала в нем, и, как сказал епископ Можайский Стефан (Никитин), отец Николай «имел благодать исповеди»[7].
«Ради исповеди, – пишет другой очевидец, – маленькая церковь у него и в будни переполнялась народом. ‹…› Общая исповедь, против одного названия которой так восстает обычно душа, у него всегда оставляла глубокое впечатление, и каждому казалось, что слово отца Николая направлено лично к нему. Исповедь (или, вернее, проповедь перед исповедью) никогда не была стандартной по содержанию. Начиналась всегда с краткого изложения празднуемого на тот день церковного события или памяти, иногда с Евангелия или Апостола, прочитанного за литургией, а затем на этой основе шло