– А ты угадай, – произношу быстрее, чем успеваю подумать, и
глупо хлопаю ресницами.
Ох, я звучу, как моя сестра! С каких пор я заигрываю с первым
встречным?!
– Хотя, знаешь, не гадай, сама скажу, – злюсь на себя, – ты
можешь звать меня Нита.
Это имя сестры. Раз на меня напали ее повадки, воспользуюсь ее
именем.
– Ай–яй–яй, – произносит Кай, ни на каплю не отклонившись назад,
– обманывать нехорошо, – затем он подцепляет локон моих волос и
возвращает его за ухо. – Прядка снова выпала. Непослушная она у
тебя, в хозяйку, да? – говорит Кай вроде бы ничего не значащую
фразу, а меня бросает в жар от ее двойного дна.
Следующие несколько дней проходят примерно так же, как и наш с
Каем первый совместный завтрак.
Слаженно, дружно, во взаимной заботе друг о друге и подчеркнутом
уважении.
И в то же самое время волнительно, неоднозначно, будоражаще и на
грани соблюдения границ приличия.
Я отбросила свою вечную тягу к самокопанию и анализу
происходящего. Я понятия не имею, что происходит, но искренне
наслаждаюсь каждой минутой и секундой моей новой реальности.
– Надо будет снова ногу осмотреть после ужина, пора. Отек спал,
боль прошла, если действовать по инструкции, то теперь нужно
убирать повязку и пользоваться одной мазью И обязательно разумно
нагружать конечность, окончательно восстанавливая ее, – произношу,
поглощая пищу. – Ты так здорово готовишь, давно я не ела чего–то
настолько вкусного! Если бы не моя уверенность в твоем высоком
происхождении, решила бы, что ты повар при богатом вельможе, –
непринужденно смеюсь.
– Просто некоторым не дано готовить, – намекает Кай на меня. –
Удивляюсь, как ты выжила и не превратилась в скелет с такими
талантами!
– Попрошу! – притворно возмущаюсь. – Зато я тебя вылечила.
– Да, вылечила, – соглашается Кай, мгновенно погрустнев.
– Что с тобой? Ты не рад? Предпочел бы неработающую ногу? – не
понимаю причины смены его настроения.
– Рад, конечно, не говори глупости. Просто мое выздоровление
означает, что нужно двигаться дальше. У меня ведь было дело, до
того, как я упал с лошади в твоем лесу, – он тяжело вздыхает. – И
отец наверняка волнуется. Хотя я бы предпочел остаться в твоей
башне. Сроднился уже с ней, знаешь ли.
В подсознании всплывает портрет Виолы, должно быть, именно к ней
он и ехал.
Теперь грустно становится и мне.