Деменция — штука сложная.
Год назад, когда мы познакомились с родителями Вани, Демьян Витальевич часто нервничал, терял вещи и периодически забывал имена приятелей. Теперь он с трудом узнавал себя в зеркале, регулярно устраивал скандалы, убегал, прятался, капризничал и всех подозревал в различных преступлениях.
Я нечасто сюда ездила — избегала встреч с Матильдой Иосифовной.
Ужасная из меня невестка, ведь Демьян Витальевич — прекрасный человек. Один из немногих в клане Орловых, кто принял меня безоговорочно и без витиеватых родословных.
Именно он поставил точку во всех спорах насчет свадьбы. Тогда. А теперь вряд ли для кого-то его слово имело вес.
— Честное пионерское. Взяла у злобной тетки, которая за вами присматривает, — Зинаида Аркадьевна возмущенно пискнула, но я строго припечатала ее взглядом.
— Она хочет меня ограбить и убить, — голос за дверью стал тише. — Позвони в милицию.
— Я прогнала негодяйку, полиция ее найдет и накажет. Можете выходить, Демьян Витальевич.
Зинаида Аркадьевна исчезла в спальне, чтобы не мешать, и я мысленно перекрестилась.
Хоть здесь занудная медсестра соображала на ходу. Больной через полчаса забудет о подозрениях, а вот обработать его рану и осмотреть место удара следовало уже сейчас.
Сначала показалась кудрявая голова, потом мощная шея и широкие плечи. Из гардеробной Демьян Витальевич выползал на карачках, хмурил густые брови, морща высокий лоб, и постоянно вертел головой.
Искал взглядом Зинаиду Аркадьевну, но не нашел. Поэтому выбрался наружу, устроившись подле меня.
— Будете? — я протянула открытую коробку и бегло осмотрела Демьяна Витальевича.
Небольшая ранка у корней волос и подсохшая кровь немного успокоили. Выглядел отец Вани нормально — ни бледности, ни глубоких порезов я не заметила. На запястьях синяков не наблюдалось, значит, насилия к нему не применяли.
Только замешательство застыло на холеном лице, и паника затерялась там, где поселились морщинки. В уголках губ и глаз.
— Ты точно ее выгнала? — снова спросил Демьян Витальевич, после чего скосил серый взор на коробке с печеньем. — А оно не отравлено?
— Ни за что на свете, — улыбнулась я.
Широкая ладонь легла мне на макушку, затем два хлопка согрели сердце.