— Вы повторяетесь, префект. Хотите заговорить меня?
Халид раздраженно вздернул подбородок и как-то досадно
вздохнул.
— Я всего лишь хочу устранить напряжение между нами, младший
сенатор. Кажется, оно мешает вам объективно смотреть на факты.
— Кажется, все уже в сборе. Не пора ли и вам занять свое
место?
— Да, кончено, — в смятении ответил Халид и уже хотел
развернуться, чтобы занять место на длинной скамье позади трибуны,
которую уже заняли несколько человек — в основном помощники,
секретари и несколько гражданских и духовных лиц, пришедших на
заседание в качестве независимых наблюдателей. Однако в тот самый
момент, когда Версария повернулась к амфитеатру, окончательно
отсекая от себя Халида, он задержал взгляд на ее изящной шее и
смотрел на нее дольше, чем ему хотелось. Увидел, как едва заметно
пульсирует вена, невольно сделал жадный, но неслышный вдох.
Почувствовал, как зашевелились маленькие волоски у него в ноздрях.
Периферийным зрением Версария увидела, что Халид все не уходит и
снова повернулась к нему. На ее лице читалось вопросительное
выражение. Халид смутился, торопливо отвел взгляд и занял место на
скамье, за спиной Версарии.
Версария еще раз окинула зал заседаний изучающим взглядом,
вбирая в себя каждый оттенок настроений, эмоций, обрывков мыслей,
которые она считывала в густом информационном пространстве,
разряженном, как воздух перед грозой. На мгновение закрыла глаза,
слегка тронув двумя пальцами татуировку на лбу. Упорядочила мысли и
эмоции, отделив одно от другого, и тоже заняла свое место на
скамье, расположенной под президиумом и напротив широкой трибуны.
Зашла жрица Эйслин, тепло поприветствовала Версарию и села рядом с
ней, уложив посох меж широких складок своего одеяния. Халид сделал
вид, что не заметил ее появления.
Все разом притихли. Версария лишь слышала, как шуршат мантии
старших сенаторов над головой да как ерзает взволнованный
секретарь, который извлекал из кармана ярко-оранжевой рубашки
сферическое устройство, предназначенное для сбора и обработки
вербальной информации. Затем она услышала, как кто-то сверху
прочистил горло.
Слушание начинается.
По молчаливому сигналу Ксирона пятеро старших сенаторов
поднялись с мест. Их примеру последовали все присутствующие. В зале
заседаний затрепыхались одежды, словно к потолку взмыла стая птиц.
После того, как мантии и рясы опали и утихли, зал заполнило гулкий
голос верховного сенатора. Говорил он не надрываясь и не переходя
на крик, однако его было прекрасно слышно. Этому способствовала
специально устроенная акустика помещения, а также особая
способность Ксирона вещать и быть услышанным, когда ему это
необходимо. Упершись ладонями в длинный мраморный стол, чуть
наклонившись вперед, Ксирон объявил: